Самая опасная иллюзия в мире — иллюзия близости. Ни одна сверхспособность не способна — вот уж в самом деле каламбур — шибануть по тебе так сильно, как эта радость. Риган захлопнул за собой дверь и налил в бокал виски, разглядывая роскошный букет посредине гостиной. В кои-то веки он не мог определиться с тем, что чувствует.

Сначала хотелось сотворить что-нибудь этакое: например, разбить вазу о самоуверенную физиономию Шеппарда или просто повозить его лицом по остывающей мальтийской пыли. Но тут подало голос безразличие: «А тебе-то какое дело?» — и Риган подумал, что скорее всего оно право. Никакого дела ему быть не должно, просто у него лет сто не случалось продолжительных романов, и он слегка подрастерял навык.

На этой философской мысли Риган забрал бутылку и ушел в спальню — подальше от греха и от вазы с цветами. Первый бокал он выпил залпом и сразу же повторил. После долгого перерыва, на голодный желудок, хмель шустро ударил в голову.

Агнесса вошла в его комнату без стука и замерла на пороге. Яркая, вызывающе сексуальная, с воинственным блеском в глазах. Она явно оценила платье, от которого так упорно отмахивалась. И Шеппард тоже. Все дыхательные практики Клотильды, методики расслабления после нагрузок и способы восстановления внутреннего равновесия сейчас оказались просто бесполезным хламом. Справиться с яростью не получалось.

Риган не собирался обсуждать с ней то, что произошло: ни букет в гостиной, ни ее трогательное прощание с чванливым франтом, но Уварова почему-то решила иначе.

— Поговорим? — с вызовом предложила она, скрестив руки. Платье откровенно натянулось, подчеркивая грудь, талию и весьма аппетитную задницу. Он на мгновение прикрыл глаза, чтобы отогнать слишком откровенную в своем бесстыдстве картину.

— Солнышко, — Риган усмехнулся, — разговоры — не самая сильная моя сторона.

Он прищурился, глядя на нее, но все же остался на месте. Внутри шевельнулось нечто страшное, дремучее и злое, словно первозданная тьма Мальты коснулась его души и оплетала ее корнями. А может, дело было вовсе не в древнем острове. От этого существа Ив бежала без оглядки, сменила имя и спряталась за спиной успешного ублюдка. Что с того, что ему больше не нужна кровь, чтобы жить? Первые месяцы после возвращения к человеческой ипостаси он просыпался, чувствуя ее привкус на своих губах: металлический, солоноватый. Ломка растянулась на полгода, и даже после он временами испытывал странные ощущения, когда чувствовал биение пульса под пальцами. Вспоминал, каково это — теряться в двойном наслаждении — секса и вкуса чужой жизни, когда девчонки под ним стонали от боли и кайфа, не зная, что находятся на волоске.

Он покачал кубики льда в бокале и сделал еще глоток. Обжигающе ледяной виски и огненное тепло, разливающееся изнутри. Воистину, этот мир держится на контрастах.

Агнесса сжала кулаки и подошла к нему.

— Думаешь, это поможет? — Она кивнула на бутылку и пристально вызывающе посмотрела в глаза.

Зря. Любой идиот знает, что играть в гляделки со зверем — самоубийство.

Риган отшвырнул бокал: виски, осколки и ледяная крошка брызнули на пол. Агнесса вскрикнула и шарахнулась назад, но он рывком оказался рядом с ней, схватил за руку и опрокинул на кровать, подминая под себя. Она и пискнуть не успела, когда он впился в ее губы жестким, глубоким и яростным поцелуем. Уварова рванулась, но тщетно, а потом неожиданно ответила: отчаянно, страстно, жадно. Зарылась пальцами в его волосы, обвила ногами талию. Платье задралось, обнажая ее ягодицы. Он разорвал кружевное белье, отшвырнул в сторону и сжал ее бедра, разводя их. Кожа под пальцами просто пылала.

Грубые прикосновения, ее запах и агрессивная покорность сводили с ума. Агнесса царапала его спину, побуждая продолжать, и Риган отбросил последние попытки удержаться на грани. Вцепился пальцами в ее волосы, заставляя запрокинуть голову, вошел резко и сильно, обрывая крик жестким поцелуем. Агнесса выгнулась дугой, ее ногти с силой впивались в кожу, раздирая свежие ссадины. Каждое движение пронзало болезненным наслаждением, вело одурью вожделения, опьяняло покруче любого горячительного. Пить ее стоны и чувствовать, как она сжимается на нем, было невыносимо сладко. Крики тонули во взаимном животном удовольствии, они содрогались в оргазме, и Агнесса на полустоне выдохнула его имя. Ярость выплеснулась наружу безудержным грубым сексом и полностью опустошила.

После они молча лежали рядом. Риган предпочитал разглядывать потолок и не смотреть на нее. Он и так помнил, что на истерзанных губах запеклась кровь, а на шее и бедрах проступили следы грубых ласк.

Сколько времени прошло в тишине, он не знал. Агнесса завозилась рядом, повернулась на бок и провела кончиками пальцев по плечу. От легких прикосновений слегка покалывало кожу, и Риган заставил себя встретить ее взгляд: серьезный и сосредоточенный. Хмель полз по венам вяло и лениво, как распластанный тяжестью жары караван по пустыне. Она пришла к нему поговорить, но он не знал, что сказать. Поэтому сделал то, что у него получалось лучше всего.

— Ты самый лучший подарок на день рождения, Риган Эванс, — торжественно сказала она, но на его имени ее голос слегка сорвался. Пляшущий вприсядку Дариан в одних подштанниках и то произвел бы меньшее впечатление.

— Твою мать… — Риган не сразу понял, что выдал это вслух. Он хотел спросить, почему узнал только сейчас, но вопрос стоило задать себе.

Ему нужна была передышка. Слова, что приходили в голову, казались либо глупыми, либо банальными, либо первое и второе вместе, но он все-таки произнес:

— Почему ты не сказала?

Агнесса грустно улыбнулась.

— Решила, что это лишнее.

Она вздохнула, приподнялась и поморщилась от боли.

Женщины! Временами ему казалось, что он знает о них все, но они постоянно выкидывали номера, не поддающиеся никакой логике. Собственно, на их счет Риган никогда особо не заморачивался, но Агнесса — другое дело. Когда она стала «другим делом», как он позволил себе докатиться до такого, не суть. Момент был упущен, отступать некуда. Если до этого ему хотелось хорошенько наподдать Шеппарду, то теперь подумалось, что стоило бы пару раз приложиться головой о стену. Нужно было выйти на улицу, затеять ту чертову драку, да что угодно сделать, только не набрасываться на нее.

Чувство вины — не лучший спутник, но избавиться от него он не мог. Несмотря на жгучее, безотчетное желание сбить костяшки в кровь, вымещая на стене собственное бессилие, Риган взял ее лицо в ладони и заглянул в глаза.

— Прости меня.

Никогда за всю жизнь он не говорил такого всерьез. Без издевки, без легкого налета пренебрежения и игры. Все его извинения звучали в лучшем случае как флирт или насмешка, в худшем — как очередное оскорбление. Слова обладают невероятной силой, но только если их произносишь искренне. Сегодня он испытал это на своей шкуре.