поверить, что это взаправду, а не пустая болтовня, как случалось в прошлом. У меня в самом деле полный сундук дукатов, я почти расплатился с долгами, скорее всего, мы даже сможем расширить предприятие: у шуринов Панцьера есть прекрасная возможность вложить капиталы. Я лишь прошу Кьяру дать мне последний шанс и вернуться в Венецию.

Ответ пришел несколько дней назад. Кьяра принимает мое предложение, поскольку поклялась перед Богом быть моей женой и вынуждена оставаться ею, пока смерть не разлучит нас. Она приедет, но уж точно не во время карнавала: она теперь всегда носит черное, словно монахиня или вдова, не снявшая траура, а кроме того, у нее нет никакого желания мешаться с толпой развратников в масках. Завтра, в Пепельную среду, как раз подходящий день для начала покаяния и искупления. И прибудет она не одна: сын Бастиан с одним из шуринов станут ее сопровождать, чтобы проверить, правда ли то, о чем я писал.

Настает время вечерни. За окном собирается гроза, и сильная: с юго-востока задул яростный ветер, не ко времени несущий тепло, а ведь если снег растает и море поднимется, нас ждет большая вода. На всякий случай я уложил на первом этаже мостки и покрепче привязал лодку у двери, выходящей на Рио-де-Сан-Джероламо. Издалека слышится приглушенный шум карнавала, но нет, это просто поет кто-то в проплывающей гондоле, и в этом затерянном краю, зовущемся Тана, снова тишина. Карнавалы не для меня, да и что мне там праздновать, прикрывшись маской?

Я одиноко бормочу молитву, потом зову Катерину, прошу приготовить еды для нас и для Дзордзи, бедняга сидит внизу, в мастерской, тоже один как собака. Девушка разжигает огонь, но по ней не скажешь, что холодно: ни толстой шерстяной юбки, ни даже чулок, лишь обнаженные ступни, мелькающие над краем цокколи, когда она приподнимает подол, чуть покраснели; должно быть, в стране, откуда она родом, снег и лед – дело привычное. Когда она мешает поварешкой в котле, я снова замечаю на пальце маленькое серебряное колечко. Надо же, а я и забыл. Она наполняет мой кубок вином, наливает мне исходящего душистым паром супа с отменными тортелли, фаршированными тыквой и грушевой горчицей с щепоткой драгоценных пряностей, которые мне удалось раздобыть у аптекаря, перцем, имбирем и мускатным орехом, потом достает миску для Дзордзи и молча, приткнувшись в углу, ест сама, поскольку сидеть за моим столом ей не по чину.

Снова вспомнив про колечко, я подзываю Катерину и прошу его показать. Она глядит с легким подозрением, словно опасаясь, что отниму, потом вытягивает левую руку: мол, смотри, но издалека. Колечко и в самом деле грязное, потемневшее, так сразу и не поймешь, что на нем выгравировано. Похоже, его не снимали с пальца месяцами, если не годами. Я пытаюсь объяснить ей, что предлагаю: раз это кольцо для нее так важно, давай спустимся в кузню и хорошенько его почистим, пусть снова засияет. И в шутку добавляю: бояться нечего, я ведь не вор какой, не отниму да в ломбард мастера Саломона не снесу. Но нет, Катерина шутки не понимает: отшатывается, правой рукой левую прикрывает. Боится.

В конце концов я вспоминаю, как она делилась с Бенвеньюдой своими приключениями, и мне приходит в голову мысль: может, сказка ее убедит? Я говорю, что ей не нужно меня бояться, я ведь тоже великий волшебник, совсем как тот рыжий великан, что увез ее из родных краев. Я колдун, алхимик, и она сама видела, как металлы подчиняются моей воле, как они сами, сияя, вытекают из тиглей, как счастливы, когда я вдыхаю в них жизнь и тепло. Таково мое колдовство, колдовство созидания. Одним простейшим заклинанием я могу вернуть ее колечку жизнь и свет, наполнить его новой магией. Я сразу понял, что колечко это – волшебное, вроде тех колец, которые, как я где-то читал, делают своего обладателя невидимым, хранят в бою или переносят из одного места в другое. Если она захочет, я произнесу для нее, и только для нее это заклинание, мою собственную тайную формулу, чтобы кольцо стало еще более волшебным.

Что ж, тогда ладно, Катерина согласна и молча спускается за мной на первый этаж, не забыв взять миску и бутылку вина для Дзордзи, чей ничего не выражающий взгляд следит за нами из-за наковальни. Этот парень временами вызывает у меня жалость, а временами и страх. Он повыше меня, но понять, что происходит в его голове и есть ли у него душа, мне так и не удалось. С другой стороны, работает он хорошо. Молот в его руках обрушивается на лист золота только собственным весом, без лишней силы, любо-дорого смотреть.

Я разжигаю большой камин в кузне, чтобы комнаты немного прогрелись, хотя, кажется, Дзордзи, один Бог знает с какой заснеженной горы свалившийся, тоже нечувствителен к холоду. Усевшись на табурет к раскройно-отделочному верстаку, прошу Катерину принести мне кипятку и емкости с солями, которые ссыпаю в тазик, перемешивая до полного растворения. Теперь самое сложное – забрать кольцо у Катерины. Я раскрываю ладонь. Она пытается стянуть колечко с пальца, но без толку, оно даже с места не двигается. Я велю ей сесть на табурет рядом со мной, беру за левую руку, та сперва будто бы отдергивается, но дальше уже не сопротивляется. Кожа теплая, мягкая, шелковистая. Я капаю на безымянный палец немного конопляного масла и осторожно начинаю вращать кольцо, пока наконец его не снимаю. Протерев от остатков масла, погружаю в тазик, где оно на какое-то время и остается. Катерина ни на миг не отрывает взгляда от своего сокровища, возможно, опасаясь, как бы заклинание не заставило его вдруг исчезнуть. Я смотрю в ее распахнутые глаза и впервые замечаю их васильковую синеву, куда более насыщенную и чистую, чем у любого драгоценного камня, лазурита или аквамарина, какой мне когда-либо доводилось держать в руках. Раствор солей гложет металл, и ни она, ни я даже не замечаем, что все это время маленькая теплая ручка лежит в моей и Катерина ее не отдергивает. Мы словно отец и дочь.

Но вот колечко готово, соли совершенно растворили налет и грязь. Я достаю его, просушиваю, тщательно натираю кусочком войлока и наконец вижу выгравированную на сверкающем металле монограмму, какие-то греческие буквы. К счастью, живя в Венеции, я научился расшифровывать хотя бы их алфавит. С усилием читаю: Aikaterine. Ну конечно, Катерина! Помнится, я уже видел подобное кольцо на пальце у Якомо Бадоера, когда тот вернулся