Так или иначе, но, когда электричка остановилась, Антоненко не успел ступить на перрон, как сзади кто-то из женщин ухватил его за волосы. Остальные закричали. Вокруг Бориса образовалось свободное пространство, как на арене.

Вот шмакодявка-то, от горшка два вершка, а вцепилась так, будто ее жениха кастрировали, пытаясь стряхнуть с себя девицу, успел подумать следователь, и в это время профессиональным приемом ему завели руку назад. Это подоспел на крики прогуливавшийся по перрону милиционер.

Все дальнейшее для Антоненко разворачивалось как в дурном сне. Областная милиция вообще не любит москвичей. Ну вот не заладилось у коллег, и все тут. Плюсуй к этому многочисленных свидетелей, которые в один голос утверждали, что парни вели себя нормально. Ну выпили. С кем не бывает. А этот, черт, вона как.

Распоясался. Когда же у Бориса вывернули карманы и достали удостоверение, возмущению честных обывателей не было предела. Не смущаясь того, что жаловались, в сущности, таким же милиционерам, на московских повесили все накопившиеся обиды. Эти-то свои. Родные. Были забыты даже станционные поборы с торговок. Или торговки, желая выслужиться, начали давать самые немыслимые показания. Никого не смущало, что половина свидетелей вообще не ехали в этой электричке.

Короче, когда Антоненко через два часа выпустили, пообещав представление в прокуратуру столицы, настроение у него было еще то…

Он шел по главной улице поселка, и следователю казалось, что из-за всех заборов за ним наблюдают десятки ненавидящих глаз, обыватели прячут детишек по домам и подвалам, закрываются ставни. На перекрестке он остановился и прочитал табличку – «УЮТ». Надо же, как эстрадная дива, указатель поставил, подумал он с досадой, эскулап хренов.

Для него вдруг стала очевидной связь между поспешным комиссованием вояк и председателем комиссии. Он что, известный на всю страну глазник Федоров, чтобы такие хоромы иметь? Да и какова его заслуга перед Отечеством? Перед ворьем – понятно. Но Отечество наше не любит награждать при жизни.

Он остановился у массивных ворот и нажал кнопку звонка. Видеокамера отработала в его сторону и некоторое время неприятно наблюдала за следователем. Он снова приложил палец к звонку и не отрывал даже тогда, когда калитка в воротах открылась и на пороге возник человек в камуфляже.

– Назначено?

– Назначено, – ответил Антоненко, не снимая пальца с кнопки.

– Ну так проходите…

– Сейчас, сейчас, – продолжал держать палец на кнопке Антоненко.

Охранник молча снял его руку со звонка и отступил в сторону. В жесте его чувствовалась сила опытного человека. Это не сопляки в электричке. Пожалуй, Антоненко, одному из самых опытных спортсменов в управлении, доведись выйти один на один с таким, пришлось бы не сладко.

Метров триста шли по аллее среди корабельных сосен. Не меньше половины гектара, решил он. Видать, заслуги перед Родиной нынче хорошо оплачиваются, почему же я свою Зойку до сих пор определить не могу?

Генерал ждал его, по-домашнему расположившись в беседке, затейливо сработанной под сказочный теремок.

– Предупреждая любопытство, хочу сразу сказать, чтобы у вас не возникало никакого предубеждения: прадед мой еще у Пирогова в Севастополе ассистировал, за что был пожалован этим местечком. Правда, до определенного времени здесь располагалась амбулатория туберкулезников, но им нашли более приемлемое место. Слава богу, что при нынешнем правительстве законные владельцы могут вернуть себе кое-что из нажитого предками. Присаживайтесь. Сажают у нас суды, – пошутил хозяин.

Антоненко смотрел на хозяина и не переставал удивляться. На вид лет пятьдесят – пятьдесят пять, но следователь точно знал, что военврачу под семьдесят. С подобным феноменом Борис встречался второй раз. Первый в Институте востоковедения, где профессорский состав удивлял его своей бодрячковой розовощекостью, подтянутостью и ухватками отставных донжуанов. Этот был из той же когорты.

– Я, собственно, хотел показать вам кое-какие документы и проконсультироваться как со специалистом. Можно было вызвать вас и к себе в прокуратуру, но я подумал, прикинул годы и решил, что незачем тревожить вас переездом.

– Ну почему же, я скор на подъем. Мой шофер тратит на дорогу до столицы не более часа. Но вы правы. Мы же беседуем не официально?

– Я бы сказал, в неофициальной обстановке. Вам придется дать кое-какие пояснения, которые мы внесем в протокол. Вам ведь достаточно взглянуть, вспомнить и удостоверить подлинность некоторых бумаг.

– Это связано с прошлой кампанией?

– Как вы догадались?

– Это несложно. Бездарная кампания, бездарное руководство, множество взаимоисключающих приказов и совершенно разнузданная пресса. Там ведь такая кутерьма была. То мы их, то они нас. Масса приказов и распоряжений. Одним словом, зона боевых действий. Там подписываешь не глядя.

– Совершенно с вами согласен. Но не в данном случае. Документы относятся как раз ко времени окончания кампании. Так сказать, к подведению печального итога. А это уже делалось в тиши кабинета, в спокойной обстановке. Думаю, у вас решения принимаются взвешенно.

– В основном документы на подпись мне готовят. И я доверяю своим сотрудникам. Если где-то и вкралась ошибка, то стоит ли она того, чтобы над этим работала такая многочисленная группа квалифицированных специалистов.

Вот жук, подумал Борис, теперь валит на сотрудников. С военной суматохой не вышло.

– На отсутствие работы не жалуемся. Знаете, как в известной песне: если у нас кто-нибудь, когда-нибудь и как-нибудь честно жить не хочет… И так далее…

– Я ведь до сих пор звание ношу, – между прочим предупредил хозяин. – Масса талантливых молодых появилась, но там, – он указал пальцем в небо, – почему-то больше доверяют свой организм мне. Нет, заграница заграницей, лечение и профилактика у них отменные, но не будешь же государственный самолет в Швейцарию гонять по поводу каждого насморка?

Не пугай, подумал про себя Антоненко, пуганые.

– Ну-с, давайте ваши бумажки. Посмотрим, что тут у вас.

Антоненко раскрыл папку и начал по одному подавать хозяину документы. Тот рассматривал их. Разве что не принюхивался. Щурил глаза. Близорукий, но очки не носит, перед молодухами выставляется, отметил Борис.

– Вот эту помню. Вот эту тоже помню. Эту нет. Эта… Нет, не помню…

Он выборочно помнил или не помнил. Антоненко, еще только отправляясь на встречу, вложил в общую папку и дела комиссованных безусловно. Это были увечья, несовместимые с дальнейшим прохождением службы, ампутации и тому подобное. Хозяин попался. Он признал подлинной свою подпись именно на тех документах, где комиссование было бесспорным. Бумаги же Попова и других сомнительных личностей удостоил мимолетного взгляда.

Антоненко положил на стол пронумерованный список представленных документов.

– Вот здесь укажите номера документов, где ваша подпись бесспорно подлинная…