думаешь, что социальная служба услышит твои ругательства и заберет ее у тебя.

Она открывает свой красивый рот, несомненно, чтобы оспорить мое заявление, но тут же закрывает его, когда понимает, что я прав. По ее глазам я вижу, что она уже испытывала этот страх. На самом деле она, вероятно, провела последние четыре года, опасаясь, что любой ее поступок в любую секунду может привести к гневу социальной службы.

И теперь, когда у нее больше нет этих опасений, я надеюсь, что она чувствует себя свободной, не привязанной к обязанностям, которые тяготили ее прекрасную душу.

Она откидывает голову назад и кричит воде:

— Блядь, блядь, блядь!

Мои глаза на мгновение расширяются. На секунду я не подумал, что она действительно это сделает. Мой рот растягивается в ухмылке, и, хотя это звучит нелепо, я кричу вместе с ней:

— Блядь, блядь, блядь, блядь!

— Нахер!

— Ублюдок!

— Дерьмо!

И потому что я хочу рассмешить ее, я кричу:

— Засранец!

Меня награждает ее смех, и мы с Минкой все утро ругаемся на Гудзоне, пока у нас не перехватывает горло, а лица не болят от улыбок, и она шепчет:

— Я влюбляюсь в тебя, черт возьми.

38

Прощение не имеет ничего общего

с освобождением преступника от ответственности

за совершенное им преступление.

Оно имеет отношение к освобождению

от бремени быть жертвой, отпуская боль

и превращаясь из жертвы в выжившего.

C. Р. Страхан

МИНКА РЕЙНОЛЬДС

Меня осеняет, что я могу уйти в любой момент. Мне больше не нужно искать деньги, мне не нужно искать жилье, одобренное социальной службой, мне не нужно готовиться к экзаменам, и я не в опасности, если Николайо позаботится о единственном угрожающем человеке, который знает о моей связи с ним.

Но пока мы направляемся к дому Джона, чтобы разобраться с ним, я уверена, что больше всего на свете хочу быть рядом с Николайо. И раньше, когда я говорила ему, что влюблена в него, я говорила серьезно.

Наша связь реальнее, чем я могла себе представить, и я не могу представить свою жизнь без Николайо. Мне все равно, что опасность преследует его повсюду, куда бы он ни пошел. Мне все равно, если я подвергнусь опасности из-за удара, который нанес ему его брат.

Я хочу быть с ним во что бы то ни стало.

И эта мысль заставляет меня притянуть его к себе для поцелуя после того, как он припарковал машину перед своим домом.

— Зачем это было нужно? — В его глазах появляется наглый блеск, и я понимаю, что мне это очень нравится.

— Мне так захотелось.

Он ухмыляется:

— Потому что ты в меня чертовски влюбилась?

Я хмурюсь и изо всех сил толкаю его рукой в плечо. Его массивное тело не сдвигается ни на дюйм.

Его ухмылка утихает, и он говорит, его голос искренен:

— Ты же знаешь, что я чувствую то же самое, верно?

Я умиляюсь его словам и улыбаюсь даже тогда, когда Джон открывает дверь, а Эшли — или Рыжая старшая, как называет ее Николайо, — стоит рядом с ним после непрекращающегося стука Николайо.

Джон хмурится.

— Что тебе нужно? Мог бы и позвонить.

— Эй, придурок, — говорит Николайо, прежде чем поприветствовать Джона кулаком.

Джон отворачивает лицо, и я прыгаю вперед, закрывая рот Эшли рукой, чтобы заглушить ее крик. Только после того, как она перестает кричать, я отпускаю руку, и к этому времени Николайо уже застегивает руки и ноги Джона.

Я застегиваю Эшли, с извиняющимся лицом усаживаю ее на диван рядом с Джоном. По крайней мере, диван удобный.

Я беру в руки шар и кляп, которые Николайо забрал у Декса перед тем, как мы пошли к Джону. Очевидно, Декс увлекается какими-то извращениями, и, честно говоря, эта мысль напоминает мне, что я готова попробовать с Николайо все, что угодно, хотя бы один раз.

Кроме, может быть, кляпа.

Держа его в руках, я говорю Эшли:

— Закричи, и это отправится тебе в рот. — Я гримасничаю. — Мы получили его от Декса, так что кто знает, где он был?

Даже сейчас я держу его за конец кожаного ремешка, не желая прикасаться к нему больше, чем нужно.

Могу ли я получить венерическое заболевание таким образом?

К ее чести, лицо Эшли остается нейтральным, а когда она кивает, Джон прорывается:

— Ты гребаная сука. Если ты тронешь хоть один волосок на голове Эшли, клянусь Богом, я накатаю на тебя такой судебный иск, что его еще будут выплачивать внуки твоих внуков.

Я ярко улыбаюсь.

— По-моему, мы уже не в тяжбе.

И Никколайо, дает Джону пощечину. Настоящую пощечину. Плоская ладонь и все такое. Джон открывает рот, и Николайо снова дает ему пощечину.

— Ты… Ты дал мне пощечину, — лепечет Джон, как будто не может в это поверить.

Честно говоря, я тоже не могу в это поверить.

Николайо пожимает плечами.

— Ты не заслуживаешь моих кулаков.

Джон бросается на Николайо, но это жалкая попытка, особенно если учесть, что его конечности связаны. В итоге он падает на Эшли, которая стонет под его весом. Я сочувственно морщусь и пытаюсь оттолкнуть Джона от нее.

В глубине души я ощущаю счастье от того, что мне больше не придется прикасаться к Джону и другим подобным ему мужчинам из своего извращенного чувства потребности. Мне больше не нужно копать золото, и от этого мое хорошее настроение становится еще лучше.

Николайо говорит:

— Я познакомился с твоим другом Дэвидом.

Джон отвечает:

— Понятия не имею, о ком ты говоришь.

Я откинулась на спинку кресла и наблюдаю за обменом мнениями, любопытствуя, как Николайо заставит Джона заговорить, но будучи уверенной, что он это сделает.

— Я нашел твой номер в его телефоне.

Глаза Джона вспыхивают.

— Невозможно! Я заблокировал… — его голос срывается, когда он осознает свою ошибку.

— Ты заблокировал его. Это то, что ты хотел сказать? — В ответ на молчание Джона Николайо продолжает: — Знаешь, сначала я подумал, что ты воспользовался нашими камерами. Но потом я снова увидел свою фотографию на телефоне Дэвида и понял, что качество было дерьмовым. Ты попросил кого-то взломать городские камеры видеонаблюдения, не так ли? — Он не ждет ответа. — Теперь вопрос в том, зачем.

— Я ничего не делал.

— Твой жених прекрасен. — Николайо подмигивает мне, а затем поворачивается к Эшли. — Эшли, да? Все началось с того, что она появилась в тот первый раз. — Он подходит ближе. — Если это не ты, Джон, то это была твоя девушка?

Я знаю, что