А сейчас иди в канцелярию. Там тебя занесут в списки и скажут, что делать.

Путь к образованию был не легок… Требовалась большая сила воли, чтобы после длинного утомительного трудового дня сесть за парту. Через два года я все же сдал экстерном экзамены за курс городского училища и начал готовиться к поступлению в гимназию или реальное училище. Но вскоре грянул гром революции и мечте моей не суждено было сбыться.

Царь свергнут!

Утром 2 марта 1917 года я стоял у окна, с полотенцем в руках. Вдруг изумленно застыл, глядя на улицу. От Балтийского вокзала шел матрос. Поравнявшись с идущим навстречу городовым, он сорвал с того погоны и ударил ими по оплывшим щекам блюстителя порядка.

Я знал этого городового. Он патрулировал на бульваре перед вокзалом.

Я выбежал на улицу. Город бурлил. Повсюду потоком шли отряды рабочих, матросов и солдат. Над многими колоннами развевались красные флаги. Новый рынок был забит народом. Произносили речи, спорили. Некоторым не давали говорить, стаскивали с трибун.

Наконец толпа двинулась. Большинство направилось в порт к матросам. Я с другой группой, поменьше, пошел к башне «Толстая Маргарита». Группа шла освобождать политзаключенных.

Массивные ворота главного входа со стороны улицы Пикк были закрыты. Толпа угрожающе стояла перед ними и требовала выпустить политических. Раздавались бурные выкрики: «Царь свергнут!», «В Петрограде новое правительство!», «Братья, мы пришли освобождать вас!» и по-русски «Долой войну!». Но ворот никто не открывал. Затем послышался шум и совместными усилиями ворота взломали. Народ ворвался на тюремный двор. Присланные наводить порядок солдаты морской крепости примкнули к народу. В свалке удар по голове получил комендант морской крепости Петра Великого вице-адмирал Герасимов. Сопротивление тюремного гарнизона было сломлено.

Демонстранты отбили и подошедший к тюрьме с другой стороны отряд конной полиции.

Освобождение заключенных далось не легко. Рабочие не знали дороги к подземным казематам и не находил ключей к ним. Наконец поймали одного из надзирателей и тот разыскал ключи.

Длительное пребывание в темных тюремных камерах ослабило и изнурило заключенных. Один из них, когда его вывели на свет и свежий воздух, упал как подкошенный.

Когда все заключенные, человек около ста, оказались на свободе, тюрьму подожгли.

Затем толпа двинулась на Вышгород и на Ласнамяэ. Из находившихся там тюрем тоже освободили всех политзаключенных.

В течение всего следующего дня и ночи рабочие и матросы громили помещения бывших царских учреждений. Документы выкидывали через окна на улицу и тут же жгли.

Так свершилась Февральская революция в Таллине. Ненавистному царскому режиму пришел конец.

Продолжались демонстрации и митинги рабочих. По улицам с песнями и под грохот оркестра шагали солдаты воинских частей. На площадях споры становились все жарче. Одни ораторы говорили о большевиках, другие хвалили меньшевиков, а третьи превозносили эсеров. То тут, то там с трибун стаскивали какого-нибудь оратора.

Нам, юнцам, было непонятно – почему у взрослых нет согласия, хотя все они ратовали за свержение царя? Почему они ожесточенно спорят друг с другом? Почему одним ораторам горячо аплодировали, другим хлопали меньше, а третьих освистывали? Коль скоро царя скинули и власть перешла в руки рабочих, к чему же еще спорить и митинговать?

Суть вопроса о власти и методах межпартийной борьбы прояснилась для меня после посещения Таллина Керенским и Брешко-Брешковской. Буржуазия и правые партии устроили им пышный прием. Перед вокзалом стоял в ожидании открытый автомобиль. Брешко-Брешковскую, поддерживая под руку, посадили в машину. Этой мадам, с накинутой на плечи огромной голубой шалью, было лет семьдесят, Керенскому – вдвое меньше. Он остался стоять в машине, победоносно вскинув голову с торчащим ежиком волос. Очень медленно автомобиль продвигался по узкой улице Нунна сквозь гущу народа. То и дело на подножку вскакивали господа в котелках и с тросточками, чтобы поцеловать руку Брешко-Брешковской.

На углу улицы Лай автомобиль не смог протиснуться сквозь толпу. Керенский грозился, что, если его не пропустят, он не станет говорить речь. В этот момент послышались возгласы: «Долой Керенского!»

На рыночной площади, где выступал Керенский, я встретил знакомых рабочих. Среди них находился и тетин муж Юри. Спросил, почему они стоят так далеко от Керенского и не слушают его.

– К чему слушать всякий вздор! – ответили они.

– Как это? – не понял я. – Разве Керенский не представитель власти трудового народа?

– Это не рабочее правительство. Наша власть еще будет…

Видя мое замешательство, Юри притянул меня к себе и сказал, чтобы вечером зашел к нему. Тогда он все разъяснит.

Помню, как Юри охарактеризовал Керенского и Временное правительство. Теперь, оглядываясь на те далекие времена, просто удивляешься тому, как простые рабочие умели ориентироваться в создавшейся после Февральской революции сложной политической обстановке. Когда в тот вечер у Юри я сказал, что ведь рабочие и крестьяне принимали участие в Февральской революции и свергли царя, а теперь ты против нового правительства, Юри положил мне руку на плечо и сказал:

– Рабочие, солдаты, матросы и крестьяне участвовали в Февральской революции и требуют прекращения войны, передачи земли безземельным и беднякам, требуют и других реформ. А разве Временное правительство выполняет их требования? Нет. Ты слышал, как на рыночной площади во время выступления Керенского кричали о войне до победного конца! Разве мало еще людей убито?! Эти-то крикуны сами на фронт не идут – туда отправляют рабочих и крестьян… Поэтому большевики требуют прекращения войны, хотят мира. Они требуют передать в руки народа фабрики, помещичьи имения. Ты что ж, надеешься, что Керенский и Милюков на это пойдут? Да никогда. Они защищают собственность капиталистов и помещиков, они же сами капиталисты.

Было уже далеко за полночь. В доме давно спали. Юри велел и мне идти отдыхать. Добавил еще, чтобы я отныне читал газеты и книги по его указанию. И прежде всего – «Кийр»[60].

Грянул гром Октябрьской революции

В самом начале осени я ездил в деревню навестить родных. По возвращении поселился у Юрманов. Теперь я постоянно мог общаться с Юри, что было полезно для расширения моего кругозора и развития политической сознательности.

Тетин муж живо интересовался обстановкой в деревне. Но ничего хорошего я ему рассказать не мог.

– У нас ведь отсталый край, – признался огорченно я. – Как и в прежние времена, там хозяйничает барон Юкскюль. Создана будто бы какая-то комиссия, в чье ведение должны перейти помещичьи земли, и которая должна их распределить среди крестьян, но пока еще ничего не сделано. В последнее время батраки и безземельные крестьяне все смелее подают свой голос.

Юри согласился, что в деревне положение сложное. Мало там проводилось разъяснительной