– Разве можно было сбежать? Нет! Никакого дезертирства! Сразу бы схватили и повесили на ближайшем столбе. Один человек не мог ничего сделать. Нельзя было идти против системы. Главное дисциплина. У нас шла война.

Генри Ормонд, представитель некоторых истцов в освенцимском суде, доказал, что в этих словах не было ни капли правды.

– Теперь я должен сказать пару слов об этом мифе, мифе о необходимости следовать приказам высокопоставленных лиц (нем. Befehlsnotstand), который является не более чем исторической фальсификацией. В 1958 году в Людвигсбурге был учрежден Центральный офис расследований преступлений нацистов. Его сотрудники тут же принялись тщательно исследовать этот вопрос, изучать показания свидетелей, которые кочевали с одного слушания на другое, и тщательно проверять найденную информацию. Заметьте: оказалось, что не удалось найти ни одного (повторяю, ни одного!) подтверждения того, что кого-то судили в эсэсовском или обыкновенном суде, не говоря уже о расстреле, повешении или отравлении газом. Проще говоря, если кто-то говорил, что не может участвовать в убийстве, он не нес за это никакого наказания![546]

Это только так кажется, утверждал Капезиус.

– На суде все представили не так, как было в Освенциме.

Десятилетиями освенцимский суд 1963–1965 годов казался лишь незначительной заметкой в немецкой судебной истории. Он почти не отразился на видении историками Холокоста и не заставил задуматься среднего немца. Отчасти дело было в том, что запись самого процесса была на время утрачена, и никто не мог ее изучить. Это было последнее крупное дело, когда стенограмм еще не хранили. Тогда показания каждого свидетеля отдельно записывалось на пленку, передавалось судьям и присяжным на время вынесения приговора. После озвучивания вердикта по плану все документы и записи должны были уничтожить. Но, по до сих пор не известным причинам, судья Гофмайер их не уничтожил, а сохранил в тайнике на 30 лет, до 1995 года. Пленочные записи хранились в подвале офиса общественного прокурора в Франкфурте, где в 1993 году их в плачевном состоянии обнаружили сотрудники местной радиостанции. Это вылилось в двухгодичный проект по оцифровке всех записей.

Материал был открыт общественности в 1995 году. Институт Фрица Бауэра, центр документации, посвященной Холокосту, названный в честь прокурора, взялся за неподъемное дело – расшифровать около 500 часов судебных показаний. Благодаря тому, что показания стали доступны, эксперты-историки Девин Пендас и Ребекка Уитман смогли написать и выпустить научный обзор суда и его последствий в 2006 и 2012 годах; их работы получили широкое признание[547].

В 2011 году немецкий суд приговорил Ивана Демьянюка к пяти годам лишения свободы за убийство 28 тыс. заключенных; Демьянюк был охранником в Собиборе и отличался особым садизмом. Это было громкое дело, обвиняемый был мастером из Огайо, и многие годы боролся, чтобы Германия передала его США. Но юристы знали, что его дело может оказаться куда более значимым, чем суд над очередным нацистом. Как показал франкфуртский процесс, нельзя было обвинить человека в убийстве, если не было улик, указывающих на его связь с убийством конкретного заключенного. Но в деле Демьянюка мюнхенскому прокурору удалось доказать судье, что любой служивший в Собиборе, причастен к массовым умерщвлениям узников, поскольку не участвовать в этом было просто невозможно.

Это решение позволило немецким прокурорам завести десятки расследований преступлений охранников, открыть дела, закрытые ранее ввиду отсутствия возможности доказать вину охранника в смерти конкретного человека. «New York Times» назвал новых прокуроров «поколением внуков» и отметил, что они «имеют менее предвзятый взгляд на совершенные во время войны преступления»[548].

В течение полугода после вынесения приговора Демьянюку Центральный офис расследования нацистских преступлений в Людвигсбурге получил от лагерного музея список из 50 бывших охранников Освенцима. Также его сотрудники обнаружили еще несколько подозреваемых, проживающих за пределами Германии – в США, Австрии, Бразилии, Хорватии и Польше. К сентябрю 2013 года людвигсбургский офис завел (и передал прокурорам) дела на 30 бывших охранников Освенцима, которым на тот момент было уже 86–97 лет.

– По моему мнению, каждый в долгу перед теми, кто пережил эти жуткие вещи, и не имеет права им говорить: «уже прошло достаточно времени, можем закрыть на это глаза», – говорил Курт Шримм, который с 2000 года занимал пост главного прокурора по военным преступлениям нацистов, как когда-то Фриц Бауэр.[549] – Мы считаем, что эта работа, вне зависимости от действий конкретного индивида, делает каждого, кто ее исполнял, причастным к убийству[550].

Шримм дал понять, что старые нацисты Освенцима были главной целью, но не единственной. Он пообещал расширить поиски бывших охранников пяти других лагерей смерти – Белжеца, Хелмно, Майданека, Собибора и Треблинки – а также эсэсовцев, служивших в эскадронах смерти (айнзацгруппах). Твердые шаги в привлечении к ответственности последних оставшихся нацистов получили широкое одобрение. Многие разделяли мнение Эфраима Зуроффа, лучшего охотника на нацистов из Центра Симона Визенталя:

– Это очень важный шаг на пути к правосудию в отношении нацистов. Ничего подобного не происходило уже многие годы[551].

Многие считали, что возрожденный в прокурорах энтузиазм показывал, что немецкая судебная система, десятилетиями не находившая решений по делам бывших нацистов, наконец смогла привлечь к правосудию тех, кто остался.

– Лучше поздно, чем никогда, – заключил Лоуренс Дуглас, правовед Амхерстского колледжа, изучающий преступления фашизма[552].

Первый из новых судов состоялся в 2015 году: он касался дела 95-летнего Оскара Грёнинга, освенцимского бухгалтера. Его признали виновным в пособничестве убийству 300 тыс. человек и приговорили к 4 годам лишения свободы. За последние годы должны были провести еще три освенцимских суда. Один из подсудимых, 93-летний штурмовик, 2 года прослуживший в Освенциме, умер незадолго до начала суда над ним в апреле 2016 года. Дело другого (одного из врачей) закрыли, после слов доктора, что подсудимый слишком болен.