голос её, вплетаясь в пряди костра и ночные шорохи, приносил покой. Пусть бы был этот покой ложным, иллюзией, которые столь любимы людьми, но именно сейчас отдых был нужен.

И потому Верховный, как и все-то, сидел, боясь шелохнуться, чтобы неосторожным движением не прервать вдруг и песнь, и тишину…

Город…

Остался позади.

Мертвых не спасти. А живым еще можно помочь.

— Пора спать, — сказал Ицтли, когда песня смолкла. — Выдвигаемся на рассвете…

И желающих спорить не нашлось.

Верховный закрыл глаза. Измененное его тело почти не требовало сна, да и усталость он, конечно, ощущал, но скорее этакой вялостью, нежели болью в мышцах.

А потому он просто лежал.

Рядом, свернувшись в ногах, устроился Акти, которому кто-то кинул одеяло вместо конской попоны. И Верховный слушал его дыхание, частое и быстрое.

Глубокое — гиганта, который теперь держался словно бы в стороне, но рядом.

Тихое — Ксочитл, что легла, обняв драгоценное свое дитя. И это дыхание почти терялось в шумных вдохах воинов.

Часовых остались двое.

Повелитель мертвых кружил поблизости, но Ицтли то ли не верил ему, то ли опасался, что мертвец что-то да пропустит.

Маг сопел и всхрапывал, что-то бормоча сквозь сон.

— Готовься, — очнувшись от молчания, произнесла Маска. — Неугомонная женщина…

И вправду, над Верховным склонилась тень. Если приглядеться, то было заметно слабое свечение, исходившее от кожи женщины. И коснулась она осторожно.

Не похоже, чтобы она решилась на убийство.

— Вы не спите?

Шелест.

И шепот.

— Не только я, — Верховный перехватил руку. — Чего тебе неймется, женщина?

— Не знаю, — ответила она.

Дыхание гиганта прервалось. Слушает.

— Мне… наверное… нужно поговорить с кем-то.

— И ты не нашла никого лучше меня?

— Вы ведь все равно не спите. Да и… там где я жила считается, что шаманы, которые стоят на страже богов, видят больше остальных.

Ясно.

И отправить бы её прочь, но…

— Поговори, — предложил Маска.

— Зачем?

— Вряд ли она собирается тебя соблазнить. Не здесь, где слишком много людей. Но ты хотя бы поймешь, что у нее в голове. Все равно не спишь.

Это еще не повод.

Верховный сел.

— Только не здесь, если можно… — она склонила голову, изображая покорность. И это далось ей нелегко. — Я… не хочу, чтобы меня слушали.

А если и вправду попытается убить?

Выманит и… что?

Чужаков рядом нет. Мертвецы чуют живых и всяко нашли бы.

Убьет?

Чего ради?

— Вообще-то мотивы людей столь запутаны, что порой они сами не понимают, чего ради совершают убийство, — произнес Маска. — Но вряд ли это наш случай. Она довольно практична, и не станет убивать прилюдно, да еще там, где не уйти от расплаты.

В этом Верховный был с ним согласен.

Впрочем, далеко уйти все одно не вышло. Десять шагов от костра. Иллюзия уединения, ибо следом отправился кто-то, кто старался держаться в тени.

Да и часовой то и дело посматривает в их сторону.

О чем думает?

О том, о чем не стоило бы. Близость смерти обостряет низменные желания, равно как и близость красивой женщины. А эта, несмотря на дурной характер, красива. До поры, до времени людей будет удерживать присутствие Ксочитл и Императрицы, равно как и воля Ицтли, но… как надолго хватит?

Мир хрупок…

— Тебе не стоило отправляться в путь, — Верховный заговорил первым. — В городе было бы безопасней.

— Не тому, кто однажды встал во главе бунтующей черни, — возразила женщина. — Меня удавили бы раньше, чем ты выехал за ворота. Или отравили бы. Или нашли бы иной способ. Это он может думать, что силен и способен защитить меня от всего мира. А я знаю, что его убили бы или раньше, или позже меня, но… убили бы. Выходи. Я тебя слышу.

И гигант выступил из темноты.

Он был мрачен. Обижен.

— Садись, — Верховный указал на влажную землю. — Раз уж не спится, то и вправду стоит побеседовать.

Сопение.

И все же гигант опускается подле той, кому однажды отдал свое сердце. Пусть оно ей и не нужно.

— Я думала, что по пути мы отстанем… отделимся… уйдем куда-нибудь. Вы бы не стали нас догонять или преследовать. Слишком мало у вас людей. Мне думалось, что так мы получим свободу. И шанс. Уйти на край мира, начать жить наново… Но… оказалось, что мир слишком уж изменился. Видишь, я с тобой откровенна.

— Осталось понять, для чего.

— Я боюсь.

— Смерти?

— Нет… смерть… она всегда была рядом. Да и однажды мне уже случилось умереть, но ты вернул душу… или удержал в теле. Я боюсь её.

— Кого?

— Ты понял, старик, который перестал быть стариком. Её! Это дитя, в котором сокрыта тьма!

— Тьма ли?

— А что еще? Она говорит с мертвецом! Она сотворила его! И он предан ей. Почитает, как… как бога!

— Но испугало тебя не это, — Верховный усмехнулся, радуясь, что тьма скрывает выражение его лица.

— Нет…

Молчание.

И торопиться некуда. Пусть ночи весной коротки, но и эта кажется Верховному слишком длинной.

— Как тебя звали? Прежде?

— Ишши-са. Маленькая волна на языке моего народа… но… не знаю. Когда она посмотрела на меня, я вдруг… вдруг поняла, что я… что если она захочет, то меня не станет. Это будет не просто смерть, а нечто большее… более страшное. Меня уже нет.

Она опять замолчала и обхватила себя руками.

— И чего же ты хочешь? — спросил Верховный. — Уйти?

— Нет, — женщина покачала головой. — Я понимаю, что… не выживу одна. Даже если заберу с собой его. Или еще кого-то. Мы не справимся. Здесь… слишком страшно. Но и оставаться страшно. И мысли в голове… разные. Как будто я — это не только я, не здесь, не сейчас… как будто ожила та я, которая была раньше. И ей не нравится та, которой я стала. А мне не нравится она… она слабая! И я спать не могу!

Это женщина почти выкрикнула.

Верховный протянул руку, коснувшись лба.

Маленькая волна.

Красиво.

У дикарей часто случаются вычурные имена, которые что-то да значат.

— Когда тело поражает болезнь, человек испытывает боль. Боль предупреждает его об этой болезни. Возможно, что и болезнь души причиняет боль.

— И что с этим делать?

— Боюсь, тут я