Проклятый Магистр! У него будто глаза появились на затылке. Инквизитор все-таки заметил!

Бросив Змейку мордой в пол, крестоносец отскочил к Ковчежцу, заслоняя его собственным телом и вырывая из ножен клинок. Костяника перепрыгнула через валявшуюся на полу Змейку, да так, что опущенный конец ландскнехтского меча чуть не задел Стрелец-бабу. Потом – попыталась неумело атаковать.

Конечно, ничего не вышло. Йохан, который явно был опытным бойцом, вооруженным к тому же более длинным клинком, первым же ударом вышиб кошкодер из тонкой девичьей руки, взмахнул своим мечом… на Костянику.

«Нет!» – внутри у Виктора все оборвалось.

Однако убивать свою жертву Инквизитор не стал. Пока, во всяком случае. Смертоносное лезвие сверкнуло в свете электрической лампы над головой Костяники, и в голову девушки впечаталась тяжелая рукоять рыцарского меча.

Удар был страшен: Костяника, споткнувшись о Змейку, рухнула на стол, словно сбитая быконем.

Стол опрокинулся. На пол упала лампа, подсвечник и телефон, посыпалось оружие и пыточные инструменты. Из колчанов выпали арбалетные болты. Только кресло – массивное, неподъемное – осталось стоять, где стояло.

На правом подлокотнике Виктор заметил ничем уже не прикрытый округлый выступ, подозрительно похожий на большую кнопку.

Кнопку от чего? От потайного самострела? От упрятанного в кресле самопала или старого ствола со взведенным спуском? От механизма какой-то ловушки? Или от порохового заряда, который в случае опасности должен здесь уничтожить всё и вся? Виктор этого не знал. И знать не хотел. Он смотрел на сбитую с ног девушку.

Костяника не шевелилась. По голове текла кровь, такая же красная, как ее глаза.

Магистр вложил меч в ножны.

* * *

– Ах, ты ж сволочь! – теперь вместе с Костоправом заорал и Виктор.

Магистр их по-прежнему не слушал. И на Змейку больше не смотрел. Перешагивая через рассыпавшиеся железки, разъяренный крестоносец надвигался на Костянику:

– Хочешь, чтобы тобой занялись в первую очередь, мутантка?!

Никакой реакции.

– Мразь! Сука! Урод! – Виктор не понимал даже, осталась ли Костяника жива после такого удара. Красные глаза невидяще смотрели на потолок с крестом…

Зато неожиданную живость вдруг проявила Змейка. Движения Стрелец-бабы были быстрыми и точными. Когда она вскочила на ноги, Виктор понял: кое-что Костяника все-таки сделать успела. Атакуя Магистра и перепрыгивая через Змейку, она рассекла веревки на руках пленницы, и теперь у освобожденной Змейки была возможность завершить то, чего не удалось сделать Костянике. Прыжок, еще один…

Стрелец-баба передвигалась с бесшумной кошачьей грацией и со стремительностью соболяка. Не сбавляя скорости, она подхватила с пола арбалетную стрелу с шипом иглоноса – ничего более подходящего под руку, наверное, не попало. Сорвала защитный колпачок из комочка сухого, туго скрученного кронового мха.

Еще прыжок…

Непостижимым образом Йохан заметил (а может быть, почувствовал) и эту угрозу тоже. Его рука снова метнулась к мечу, но в этот раз Инквизитор все же опоздал.

На какую-то долю секунды Змейка опередила Магистра. Одна рука Стрелец-бабы перехватила его меч раньше, чем это сделал сам крестоносец. Вторая – приставила к горлу Инквизитора острие стрелы.

Ай, молодца!

Йохан скосил глаза вниз. Конечно, он увидел и арбалетный болт, уткнувшийся ему под подбородок, и шип иглоноса.

Магистр стоял неподвижно. И… презрительно улыбался.

Змейка вынула из ножен меч Инквизитора и отбросила в сторону. Металл звякнул об пол, но кривая ухмылка не сходила с губ крестоносца.

– Не дергайся! – в наступившей тишине прозвучал похожий на змеиное шипение голос Стрелец-бабы.

И голос Магистра – тихий, спокойный, невозмутимый и насмешливый:

– Дура. Ну, ты и дура! Надеешься напугать стрелой и ядом иглоноса того, кто служит Черному Кресту?

Это было сказано так, будто шип иглоноса на стреле – ничего не значащая ерунда.

– Думаешь, я пойду против интересов Креста и отпущу вас только для того, чтобы сохранить свою жизнь?

«Только?» Однако же!

«Это не блеф», – понял Виктор. Магистр действительно не боялся. Даже намека на страх не было ни в его словах, ни в его глазах.

Да, не зря черное перекрестие с ларца-Ковчежца впитывалось в голову Магистра. И ведь, наверное, в эту голову оно впитывалась чаще, чем в чью-либо другую. Йохан был таким же зомбированным фанатиком, как и прочие рыцари Святой Инквизиции. А может, еще большим фанатиком, чем вся Инквизиция, вместе взятая.

Крестоносец уже не смотрел ни на Змейку, ни на примотанный к стреле ядовитый шип. Его взгляд, полный преданности и благоговения, был устремлен на Ковчежец. На лице Магистра застыла умиротворенная улыбка, бледные губы чуть заметно шевелились. Вне всякого сомнения, он готов был умереть.

«А ведь он позовет стражу! – вдруг отчетливо осознал Виктор. – Вот сейчас закончит молитву и позовет».

Змейка тоже поняла, что смерть, даже мучительная смерть от яда иглоноса, Йохана не страшит. Но растерялась Стрелец-баба лишь на мгновение.

– Слышь, ты, герой, – свирепо процедила она. – А если я завалю тебя, а потом раздолбаю нафиг этот твой сундучок с крестиком? Вон тот молоточек, – Стрелец-баба кивнула на трофейный топор перьеносцев с багровым кристаллом на рукояти, – пробивает латы и черепа быконей. Думаю, им можно расколоть и этот ящик. Ну? Как тебе понравится такой расклад?

Такой расклад Йохану Остландскому явно не нравился. Змейка нащупала слабое место крестоносца. Она еще не договорила, а Инквизитор уже сделался белым как снег. Вот теперь его охватил не страх даже, а панический ужас. За сохранность Ковчежца Магистр переживал куда больше, чем за собственную жизнь.

Зашевелилась на полу Костяника. «Жива! – с облегчением подумал Виктор. – Слава Богу, жива!»

Костяника приходила в себя.

Йохан больше не улыбался. Зато удовлетворенно скалилась Змейка.

Звать стражу Магистр не стал. Магистр растерянно глянул на кресло со странной кнопкой в подлокотнике. Но сейчас ему до него не добраться.

А в следующую секунду произошло то, чего Виктор никак не ожидал. Подобного вообще не ждал никто из них.

* * *

– Змейка! Ковчежец!

Первой ЭТО заметила Костяника.

Потом и Виктор увидел, как ларец с крестом на боку, все это время неподвижно стоявшей под зеркалом, вдруг раскололся. Сам! Без какого бы то ни было воздействия извне.

Хотя, пожалуй, «раскололся» – не совсем подходящее слово. Он будто бы раскрылся, как цветочный бутон. Или, скорее, как распахнутые изнутри воротца.