Княгиня нервно отмахнулась, перевела дыхание и продолжала рассказывать, пока мы с ней пролетали один коридор за другим:

— Балерина просто рухнула на репетиции. Князь Снегов, мой муж, при этом присутствовал, он… страстный балетоман. Меценат. Покровительствует труппе Императорского театра. А уж балет «Ари и Рэй» — это вообще его мечта… Он завернул эту «Ари» в шубу — и принес мне!

Она говорила о муже чуть насмешливо, но с такой любовью, уважением и пониманием… У меня на мгновение сжалось сердце… Андрей-Андрей… Что же у нас получилось не так… Почему…

Наконец мы пришли.

Балерина чем-то напомнила мне императрицу Марию Алексеевну. Не внешностью, нет. Совершенством.

Белая фарфоровая кожа, темные гладкие блестящие волосы и такие же темные, огромные блестящие глаза. И я знала, как зовут этот блеск, — боль… Хрупкая, тоненькая, она лежала на кушетке в кабинете у Натальи Николаевны. Увидев нас, попыталась встать, но была остановлена резким, красноречивым жестом княгини.

— Что мне надо сделать, чтобы танцевать? — голос был красивым. Нежным, но сильным. И снова она напомнила мне Марию Алексеевну. Наверное, она тоже императрица. Императрица Императорского театра…

— Хотите танцевать — давайте вылечим вашу спину, — ответила Наталья Николаевна. — Как вообще можно было настолько не заботиться о себе?

— Вы не понимаете, — устало произнесла балерина почти шепотом. — Танцы — это… Возможность существовать. Пожалуй, единственная…

И она посмотрела на меня. Пристально и внимательно. В глазах ее промелькнуло что-то… На мгновение стало не по себе. Я заставила взять себя в руки. Это все усталость. Надо, наверное, все-таки попросить хотя бы один выходной.

— И ради танцев вы готовы терпеть такую боль?

Я почувствовала только отголосок ее боли… Меня накрыло волной такой силы, что я еле удержалась на ногах!

— Да, — ответила она. — Что вы делаете?

— Не мешайте, — хором пригрозили мы, склоняясь над балериной. Снегова снимала боль в спине, а я работала над левой ногой, сведенной так, что та казалась деревянной.

Когда Наталья Николаевна поднялась, ее руки тряслись. Нине, казалось, стало легче — балерина обмякла на кушетке сломанной куклой.

— Ирина Алексеевна. — Княгиня Снегова вытерла влажный лоб полотенцем. — Посмотрите спину больной, подумайте, что можно сделать. Потом сверим ощущения. Я пока схожу посмотрю, кто у нас из диагностов еще в госпитале.

— Вы действительно жена Великого князя Радомирова? — спросила у меня балерина, как только мы остались вдвоем.

— Да, — кивнула я. — Раздевайтесь, я принесу вам халат.

— Надо же. А я не верила, что вы на самом деле работаете в госпитале.

— Помолчите, пожалуйста. Вы меня отвлекаете.

Я осторожно провела ладонями над ее позвоночником от шеи до крестца.

— Где больно? Или печет?

— Везде.

— Как же так… Почему вы не обратились к целительницам раньше?

— Зачем? Я же могла танцевать. А все остальное можно перетерпеть.

Я просто восхитилась — это же какое упрямство! Или… глупость?! Какое пренебрежение своим здоровьем! Какое умение терпеть боль! Все это вызывало раздражение и восхищение одновременно. Даже не знаю, чего во мне в тот момент было больше…

— По состоянию вашего позвоночника могу сказать, что у вас грыжи гроздьями. А в крестцовом отделе — вот здесь — одна из них защемила седалищный нерв. Боль вы чувствуете такую, что шаге на сороковом ложитесь на пол и катаетесь, пытаясь найти позу, в которой отпустит. А ступню, вот здесь, слева, вы уже не чувствуете. И если я могу попытаться понять, как для вас важно станцевать какой-то балет, то понять, по какой причине вы рискуете остаться калекой… Я не могу.

— Что будет, если я дам разрешение на операцию? Через сколько я смогу восстановиться?

— Диагност придет и скажет точно, что у вас с позвоночником. Я не знаю, сколько времени уйдет на восстановление, но речь идет не о неделях. А о нескольких месяцах.

— Можно ли облегчить боль, станцевать — хотя бы премьерные спектакли, а потом лечь на операцию?

— Риск. Но, опять же, надо смотреть на состояние грыжи и позвонков.

— Понимаете… Там, где мы пробиваемся, все очень жестоко. И к боли… можно привыкнуть. А вот к тому, что можно рухнуть с вершины, на которую пробивалась, сколько себя помнишь… Нет.

— То есть если я правильно вас поняла, сейчас наша задача — облегчить ваше состояние и дать возможность станцевать? А потом вы придете на операцию?

— Совершенно верно.

— Послушайте, но если у вас отнимутся ноги… Никаких танцев не будет! Давайте думать, как нам поступить. К тому же у меня есть идея. И, кстати говоря, какие обезболивающие вы принимаете? И есть ли какие-нибудь ограничения в лекарствах?

Мы провозились с прима-балериной Императорского театра до глубокой ночи. Тихонько разводили узкие каналы позвонков, высвобождали нервные окончания, укрепляли сумки грыж, чтобы они дожили до операции и не повредились. И все это консервативно, без операционного вмешательства.

Когда мы закончили, то переглянулись с Натальей Николаевной — обе были мокрые, как будто купались прямо так, в белых одеждах целительниц.

— Завтра надо повторить, — с трудом выговорила я.

— Да… — выдохнула начальница.

Я даже обрадовалась тому, что с утра в субботу буду чем-то занята. Что можно отложить поиски квартиры, и не только… Что есть чем оправдать свое нежелание покидать госпиталь, чтобы решать личные проблемы.

Но Наталья Николаевна просто-напросто выставила меня из госпиталя.

— Гулять! — приказала она мне. — Срочно дышать воздухом! Вы уже неделю наружу не выходили!

Мне не хотелось, но спорить с княгиней Снеговой было бесполезно. Поэтому я решила быстренько сбегать в ближайший книжный магазин. И на этом успокоиться. Заодно будет чем скоротать вечер. Что-то мне подсказывало, что к больным меня не пустят.

Но, как только я перешла дорогу, увидела князя Варейского. Был он… не то чтобы осунувшийся. Просто какой-то другой.

— Ирина Алексеевна, — окликнул он меня. — Здравствуйте. А я вас который день высматриваю. По-моему, это очень раздражает вашу охрану.

— Михаил Олегович, добрый день, — почему-то улыбнулась я.

Странно, но после того, как мы ушли из поместья, где нас захватили в заложники, живыми, я не чувствовала в отношении князя Варейского ни гнева, ни злости. Может быть, виновато его сердце, что вернуло мне Дар?..

— Вы могли бы уделить мне несколько минут? — Он с подозрением посмотрел на меня — видимо, то, что я не шиплю как змея и не отскакиваю в сторону, показалось ему странным.

— Отчего нет… Только давайте отправимся куда-нибудь — и выпьем чаю. Холодно.