— Снегов не простит, — меланхолично откликнулся Радомиров. — Да и на новое здание театра столько денег маханули. В прошлом году только закончили. Жалко.

Видя такую непонятную, но душераздирающую сцену, Сергей Иванович устыдился. В государстве явно что-то случилось… Что-то из ряда вон… А он со своим недовольством относительно нового сотрудника. Чиновник по особым поручениям тихо удалился, никого не побеспокоив. А про себя решил, что при малейшем недовольстве Варейским он устроит последнему такое веселье, что молодой князь сам напишет прошение об отставке!

— Вот где этот балетоман со своим балетом взялся на нашу голову! — вздыхал император. — И ладно бы он с этими балеринами страсти разводил! Так — нет. Он — примерный семьянин. И любовь у него — к искусству, жене и Поморью… А нам… Сейчас Ирина узнает… Потом Маша к ее негодованию присоединится! Может, балерине этой заплатить, чтобы она призналась, что у вас романа никогда не было? И она оболгала тебя, чтобы…

Император Александр задумался, потом грохнул кулаком. А Андрей Николаевич решился:

— Нет! Я сам Ирине признаюсь. Чтобы не от сплетников!

* * *

Платье мы с Марией Алексеевной выбрали просто очаровательное — цвета темного шоколада. Я было спросила, какой наряд выбрала для себя сама императрица, но та будто и не слышала. Без конца теребила платок, посматривала на меня, вздыхала… Словно решая — заговорить о чем-то важном или не стоит.

Видимо, не решилась. Вздохнула в сотый раз. Поинтересовалась: будем ли мы смотреть балет в своей ложе или же присоединимся к ним с мужем в императорской.

— А как нам положено? — спросила я у нее.

— По логике — в своей. Но мне и Саше будет приятно, если мы будем рядом.

И снова вздохнула.

— Ира, ты так любишь музыку и балет? — спросила она.

— Все представления, на которые нас водили в Академии, я честно проспала, — призналась я. — Кресла удобные, не будят, как на опере, когда особенно выразительно голос показывают. Красота!

Мария Алексеевна хихикнула. Но тут же спросила:

— Но зачем…

— Нина Холодная, — пояснила я.

— Что?!! — императрица побелела, как первый снег.

— Она — моя пациентка. Моя и княгини Снеговой. Балерине нужна наша помощь. А князь Снегов очень переживает. Он этот балет любит.

— Да. За князем это водится… Причем он любит именно искусство, а не балерин.

— К балеринам, как я понимаю, он тоже относится очень трепетно. Особенно к их здоровью! — ответила я. И не очень поняла взгляда Марии.

На этом мы распрощались — и я отправилась домой собираться. Почему-то Андрей идею о том, что мы идем в театр, воспринял в штыки. Я пообещала ему, что не прикоснусь к напиткам и возьму с собой бутылочку с вишневым соком, чтобы никто ничего мне не подлил.

Сегодня же муж был… просто какой-то потерянный.

— Ты в порядке? — я сразу приложила ладонь к его лбу. — Давление повышенное. И пульс частит. Что с тобой?

— Ира, — поймал он меня, утащил в кресло. Посадил на колени. Прижался лбом к моему. — Я должен тебе признаться. Пусть лучше ты это узнаешь от меня.

— Что случилось?

— У меня был роман с Ниной Холодной. И… я виноват перед ней… Мы не очень красиво расстались. Был скандал в газетах. И я… боюсь, что ты… Это было до того, как я… И…

— Нина — моя пациентка. — Я повернула к себе его лицо. И посмотрела в глаза. — О том, что она — твоя бывшая пассия, я знаю. Добрые люди подложили мне старую газету с ее интервью. Сентябрьское еще. Поступил ты по-свински, что ни говори. Но я тебя люблю.

А потом… Потом было — чудо! Над Императорским театром горели тысячи световых шаров, переливаясь всеми цветами радуги. Само здание было словно изо льда! Об этом писали в газетах. По задумке князя Снегова, зрители должны были почувствовать атмосферу сказки еще до того, как войдут в здание. Лучшие маги не один месяц трудились над тем, чтобы театр выглядел как ледяной дворец, над которым встает настоящее северное сияние. Да, в газетах писали. Но разве можно передать печатным словом то, что мы увидели?

Князь Снегов денег не пожалел и премьеру устроил с размахом. Привилегированные особы, приглашенные его сиятельством лично, прибывали в санях, запряженных девятью белоснежными волками. У Андрея сияли глаза, когда он их гладил.

— А можно… Можно мне тоже? — робко попросила я.

Глаза хищников. Ясные, холодные. Голубые-голубые, как небо. И было в них что-то… первородное. Тайна, до которой люди, наверное, еще не доросли. Или не заслужили. И тайна эта, свернувшись калачиком, спала там, на дне волчьего зрачка, пока не пришло время… Длинная, жесткая, белая шерсть зверя струилась меж пальцев, приятно щекоча ладонь. Вот так бы и сидела на корточках. Гладила белый мех да смотрела в голубые глаза.

— Ирина Алексеевна, ваше сиятельство — пора! — улыбнулся возница.

По его взгляду было видно, что он понимает и разделяет мой восторг. И от этого стало тепло. А когда за нами полетели три световых шарика — и вовсе на душе стало спокойно. Жаль только, в театр моих знакомых не пустят…

Мы вошли в просторный, сияющий золотом холл, где нам с Андреем тут же захотелось выйти на улицу… Там такая красота! Сани, волки, ледяной дворец и… мои шарики.

— До начала еще полчаса, Ир! Они сейчас будут раскланиваться, пить шампанское и рассматривать друг друга. Фасоны там, драгоценности. Пошли!

И мы с мужем удрали на улицу.

Все гости уже прибыли, включая императорскую чету. Их сани, украшенные золотыми кистями и ярко-голубым бархатом, уже отгоняли.

— Ирочка!

— Мария Ивановна!

— Рад вас видеть, ваше сиятельство, мое почтение!

— Серафим Валерианович!

Мы с мужем тепло поздоровались с нашими добрыми знакомыми.

Почти все упряжки уже отогнали, и только один человек стоял в окружении девяти белоснежных волчиц.

— Какие красавицы! — Муж улыбнулся молодому цыгану. Почти все возницы были цыганами: в Поморье волчий питомник — их основной промысел.

Я стояла и любовалась волками.

— Представляю, какую цену они заломили Снегову! Поверь мне — не маленькую, — шепнул мне муж, обнимая за талию. Я улыбнулась.

— Так это ж лучшие! Артисты! — просиял цыган.

Вдруг животные засуетились, заскулили, завыли громко, в голос.

— Ирочка, мы пойдем, — засуетилась Мария Ивановна, взяла под руку Серафима Валериановича, и пожилая пара удалилась. Да так поспешно — впору молодым…

— Тихо! Тихо, сказал! — Цыган смущенно развел руками. — Не знаю, что с ними! Никогда так себя не вели…

— Больдо! Больдо! Заводи! Заводи, пора! — крикнули с черного хода.