А поскольку это было невозможно, Аделаида сделала единственное, что могла придумать: пересекла комнату, положила ладонь ему на грудь и, встав на цыпочки, прильнула к его губам нежным поцелуем.

— Я не стыжусь тебя, — прошептала она, а затем, поскольку желание видеть его счастливым было неодолимым, потрепала его по щеке с невероятно снисходительным видом. — Но ты совершенно ничего не понимаешь в жизни, если всерьез считаешь, что я отдам кому-нибудь это платье.

Улыбка Коннора проявилась медленно и сопровождалась хищным блеском глаз. Его рука скользнула вокруг ее талии, притягивая ее к нему. Сердце Аделаиды пропустило один удар.

— Что ты делаешь?

— Доказываю, что ты не права. — Все еще ухмыляясь, он нагнул голову и прикусил мочку ее ушка. — Ты сейчас избавишься от платья.

— Что? О нет! — Она рассмеялась от возбуждения и предвкушения и оттолкнулась от его груди. — Мы же сейчас не в спальне. Мы не можем...

— Твоя сестра в саду. Твой брат в городе, а Джордж в детской.

Взгляд ее метнулся к двери, Аделаида затрепетала от чудесного ощущения его губ, скользящих по чувствительной коже ее шеи.

— Но слуги...

— Они не помешают. — Он приостановился, целуя ямку между ключицей и шеей. От этой ласки у нее всегда слабели колени. — Если хотят сохранить свое место.

— О... О-о-о... Но...

Он заглушил ее протест в два действия. Во-первых, он отодвинулся от нее, чтобы запереть дверь, и сделал это с поразительной быстротой, а затем вернулся и завладел ее ртом долгим жарким поцелуем. Аделаида подчинилась без лишнего шума.

По правде говоря, ее протесты были не слишком сильными. Она не хотела останавливаться. Не по-настоящему. Если б могла, она вечно купалась бы в этом тумане страсти.

Ну может быть, не вечно, поправилась Аделаида, когда его рот сомкнулся с ее ртом в еще более глубоком лобзании, и от наслаждения у нее закружилась голова. Она беспокойно задвигалась в его объятиях. Пальцы лихорадочно расстегивали пуговицы его жилета. Слишком много ткани было между ними, и она вздохнула с облегчением, когда ловкие пальцы Коннора быстро расправились с ними. Она забыла свои страхи насчет того, что их застанут, и услышала свой мяукающий стон, когда его язык коснулся возбужденной вершины ее груди.

В такие моменты она забывала обо всем. Обо всем, кроме удовольствия момента и предвкушения наступающего восторга. Когда они занимались любовью, между ними не было ни тайн, ни сделок, ни мщения — и никаких пятнадцати тысяч фунтов. Были только ожидания, которые — она знала — будут удовлетворены, и обещания, которые безусловно будут исполнены.

Она ощущала себя желанной добычей, когда он уложил ее на постель. Чувствовала себя лелеемой возлюбленной, любимой женой. Когда она ласково проводила ладонями по его спине, то видела огонь, вспыхивавший при этом в его глазах. В этот миг она была властительницей, равной ему во всем. Вскоре она осознала, что, бережно проводя кончиками пальцев по его телу, она превращала Коннора в мужчину бурных и буйных желаний. Или могла выпить до дна его силу и сорвать беспомощный стон с его губ. Этот выбор был за ней.

Аделаида решила быть требовательной и, просунув руку между ними, стала ласкать его мужскую плоть с отвагой, на которую не была способной еще неделю назад. Хриплый стон, вырвавшийся из его горла, усилил ее собственное желание, а когда его руки заскользили по ее коже с грубоватой настойчивостью, она также обессилела, как Коннор, так же потерялась в требованиях своего тела... и его.

И на это краткое время не было нужды надеяться на что-то большее. Руки Коннора крепко обнимали ее, и сильный стук его сердца звучал у нее под ухом.

В этот миг все было так, как тому и следовало быть.

Жизнерадостное настроение Аделаида сохраняла в течение следующих тридцати двух часов. Именно столько потребовалось Вольфгангу, чтобы отыскать ее в библиотеке и объявить: «Мне нужны деньги».

Аделаида даже не подняла голову от маленького письменного столика, за которым рисовала план будущего сада. Она и так знала, что это всего лишь дело времени, чтобы брат обратился к ней с требованием финансовой поддержки.

— Позволено мне поинтересоваться зачем?

— Какое это имеет значение? Мы же теперь богаты. Не так ли?

Аделаида обмакнула перо в чернильницу и повторила:

— Для чего они тебе?

— Я просто играл в карты, и мне не повезло.

— Ты играл в азартную игру?

Не слишком необычное времяпрепровождение для молодого джентльмена. Однако в прошлом Вольфганг хотя бы предпочитал, чтобы его пари имели какой-то деловой оттенок.

— У тебя объявился новый порок? Сколько?

— Четыре тысячи.

Перо выскользнуло у нее из пальцев.

— Ты шутишь!

«Пожалуйста, пожалуйста, Боже милосердный, пусть это будет шуткой!..»

— Я не шучу.

— Как... — Аделаида поднялась со стула, удивляясь, что ноги еще ее держат. — Как ты мог?.. Так много... За одну ночь?..

Ей доводилось слышать о людях, терявших целое состояние за одну игру, но это были рассказы об игорных домах в городах вроде Лондона. Ни в Бэнфрисе, ни в соседних деревнях не случалось ничего подобного.

Худые плечи Вольфганга презрительно дернулись.

— Я тебе объяснил: мне не повезло...

— Это не серьезное извинение! — С трудом втянув в себя воздух, Аделаида обошла его и заметалась по комнате. — О, будь ты проклят! Будь ты проклят, Вольфганг! Это почти треть того, что у меня есть.

— Вовсе нет! — фыркнул Вольфганг. — У тебя богатый муж.

Переполненная отвращением, она остановилась и ткнула пальцем в сторону кабинета Коннора.

— Что ж, если ты хочешь заполучить его деньги, пойди и попроси у него сам.

От дверей раздался голос Изабеллы:

— Кого попросить и о чем?

— Не твое дело! — рявкнул Вольфганг. — Это между мной и Аделаидой...

— Твое поведение задевает всех нас, — вмешалась Аделаида, не обращая внимания на недовольное выражение его лица. Взмахом руки она пригласила сестру войти. — Наш брат проиграл прошлой ночью в карты четыре тысячи фунтов.

— Что?! — побледнела Изабелла и, прищурившись, посмотрела на Вольфганга. — Ты лжешь! Такая игра в Бэнфрисе не ведется.

— Значит, ведется, — пробормотала Аделаида.

— Этого не может быть! — настаивала Изабелла. — Никто в нашей деревне не может играть на такую сумму. Никто... — Она замолкла и попятилась от Вольфганга, словно ее переполняло отвращение к нему. — Ты этого не делал!

Аделаиде потребовалась минута, чтобы осмыслить слова сестры, и она тут же пожалела, что сделала это.