— Об афроамериканцах, — поправил Ал. — Ты имеешь в виду афроамериканцев.

— Как хочешь, так их и называй. Факт тот, что они позволяют себя эксплуатировать. Такими уж созданы, знаешь ли. Они никогда не смогут взбунтоваться.

— В этом доме подобные разговоры не допускаются, — сказал Ал, ставя перед братом тарелку. — Предлагаю сменить тему.

— Это обусловлено генетически, — продолжал Файед, будто и не слышал. — Рабы должны быть трудолюбивыми и сильными, а думать им особо незачем. Если в Африке и попадались умники, их отпускали на свободу. Генетический материал, который попал сюда, обеспечивает разве что способность стать спортсменом. Или гангстером. Другое дело мы. Нам в дерьме сидеть ни к чему.

Трах!

Ал Муффет так грохнул своей тарелкой об стол, что она разбилась.

— Изволь заткнуться! — процедил он. — Никому, даже родному брату, я не позволю болтать такую галиматью. Ни здесь, ни в другом месте. Понятно? Понятно?!

Девочки оцепенели, только глаза перебегали с дяди на отца и обратно. Даже Фредди, маленький терьер, привязанный во дворе и обычно заливавшийся лаем во время любой трапезы, на которую его не допускали, и тот притих.

— Может, продолжим обед, — в конце концов сказала Луиза, необычно тонким голосом. — Папа, возьми мою тарелку. Я вообще-то не очень люблю икру. И, по-моему, как Кондолизе Райс, так и Колину Пауэллу ума не занимать. Хоть я с ними и не согласна. Я демократ. — Двенадцатилетняя девочка неуверенно улыбнулась. Братья молчали. — Держи! — Она протянула отцу свою тарелку.

— Ты прав! — наконец сказал Файед, пожал плечами, как бы извиняясь. — Давайте сменим тему.

Задача оказалась весьма трудной. Все молча принялись за еду. Пауза затянулась. Если бы отец посмотрел на Луизу, он бы заметил, что на ресницах у нее висят слезинки, а губы дрожат. Но Кэтрин, судя по всему, находила ситуацию чрезвычайно интересной. Она неотрывно смотрела на дядю, словно не вполне понимала, что он здесь делает.

— Вы жутко похожи, — вдруг сказала она. — Если не считать усов.

Братья наконец подняли глаза от тарелок.

— Мы с детства об этом слышим. — Ал взял кусочек хлеба, чтобы подобрать остатки икры. — Невзирая на разницу в возрасте.

— Даже мама нас путала, — вставил Файед.

Ал скептически посмотрел на него.

— Мама? Нет, она никогда нас не путала. Ты же на четыре года старше меня, Файед!

— Перед смертью… — В голосе Файеда сквозило что-то, чего Ал никогда раньше не слышал и не мог истолковать. — Перед смертью она фактически приняла меня за тебя. Наверно, потому, что всегда больше любила тебя. И хотела, чтобы с нею был ты. Чтобы любимый сын сидел рядом и разговаривал с нею в последнюю светлую минуту. Но ты… не успел приехать.

Улыбка была неоднозначна. Ал Муффет отодвинул тарелку. Комната медленно закружилась перед глазами. Кровь отхлынула от головы, адреналин ударил во все мышцы, во все нервы его существа. Ладони прилипли к столу. Он крепко вцепился в столешницу, чтобы не упасть со стула.

— Возможно, — будничным голосом произнес он, стараясь не пугать детей, которые смотрели на него так, словно он нацепил на себя красный клоунский нос, — она думала…

— Что с тобой, папа? Ты сам не свой…

Луиза потянулась через стол, положила узкую ладошку на большую отцовскую руку.

— Ничего… Все хорошо. Все в порядке. — Он неловко изобразил успокоительную улыбку, чувствуя, что от него ждут объяснения: — Желудок вдруг заболел, на минутку… Наверно, из-за икры. Сейчас пройдет.

Файед посмотрел на брата. Глаза его еще больше потемнели. Казалось, он обладает сверхъестественной способностью втягивать их в череп или выдвигать лоб вперед, делая лицо совсем мрачным, прямо-таки пугающим. Алу вспомнилось, что точно так же брат смотрел на него в детстве, устроив очередную скверную проказу, из тех, что кончались непременным, а с годами все более сердитым отцовским выговором. И он понял, что это может означать.

И догадался, толком не понимая как, к чему могло привести то, что на смертном одре мать спутала сыновей.

Одного он понять никак не мог: почему брат решил приехать именно сейчас, спустя три года, ни с того ни с сего, вести себя будто чужой, нарушить привычную спокойную жизнь, которую Ал Муффет создал себе и дочерям в захолустье на северо-востоке США.

— Пожалуй, мне нужно прилечь. Ненадолго.

Что-то не так, думал он, направляясь к лестнице на второй этаж. Здорово не так, и мне необходимо собраться с мыслями.

Али Сайд Муффаса, думай, думай хорошенько!

Абдалла ар-Рахман проснулся от собственного смеха.

Как правило, он крепко спал семь часов, с одиннадцати вечера до шести утра. В иные ночи, случалось, и просыпался от беспокойства — от неприятного ощущения, что дела пошли не так, как ему хотелось. Временами жизнь была слишком нервозной, даже для человека, который за последние десять лет научился по максимуму делегировать свои полномочия. В общей сложности ему принадлежало триста с лишним компаний по всему миру, разных по величине и в разной степени нуждавшихся в его личном присмотре. Большей их частью руководили люди, которые даже не подозревали о его существовании, к тому же он давным-давно благоразумно спрятал львиную долю своих предприятий, призвав на помощь целую армию юристов, преимущественно американцев и англичан, обосновавшихся на Каймановых островах со своими внушительными конторами, роскошными виллами и анорексичными женами, которым и руку-то пожать страшно.

Временами, конечно, дел все равно бывало невпроворот. Абдалла ар-Рахман приближался к пятидесяти, и ему ежедневно требовалась жесткая двухчасовая тренировка, чтобы сохранять форму, которую он считал для себя необходимой и которая вдобавок обеспечивала ему крепкий здоровый сон. Без тренировки он спал тревожно, но, к счастью, такое случалось редко.

Раньше он никогда не просыпался от смеха.

И сейчас с удивлением сел в постели.

Спал он один.

Жена, на тринадцать лет моложе его, мать всех его сыновей, имела во дворце собственные покои. Он часто навещал ее, обыкновенно рано утром, пока не ушла ночная прохлада, делавшая ее постель еще уютнее.

Но спал он всегда один.

Электронные часы возле кровати показывали 3.00.

Ровно три ноль-ноль.

Усевшись поудобнее, он потер ладонью лицо. В Норвегии полночь, подумалось ему. Там как раз наступает новый день, четверг 19 мая.

Канун.

Абдалла сидел не шевелясь и пытался припомнить сон, который разбудил его. Напрасно. Он ничего не помнил. Только настроение было на редкость хорошее.

Во-первых, все прошло как задумано. Не только само похищение выполнено по плану. Но и мелкие детали сработали четко. Это стоило ему денег, больших денег, хотя финансовая сторона совершенно его не заботила. Огорчительно, что пришлось пожертвовать многими в системе. Впрочем, и это не играло особой роли.