— Он сделал мне непристойное предложение.

— Предложение сексуального характера?

— Да, сэр.

— Понимаю. А потом?

— Я испугалась, потому что он стискивал мою руку. Тут по тропе вернулась Флора, он выпустил меня, и мы с Флорой ушли.

— Она бежала или шла?

— Она бежала.

— А Флора Маккензи рассказала вам, что случилось, пока она была наедине с подсудимым?

— Она сказала, что Родди говорил непристойности, что он прикасался к ней и она дала ему пощечину.

Мистер Гиффорд, извинившись за свою настойчивость, спросил:

— Она показала, к каким местам прикасался подсудимый?

Тут, как писал мистер Филби, подсудимый «взволновался больше, чем в любой предыдущий момент суда. Его щеки густо побагровели, он скрутил руки на коленях и как будто съежился и сжался. Без раскаяния признавшись в убийстве трех человек, он явно чувствовал некоторое раскаяние за авансы, которые делал несчастной мисс Маккензи».

Свидетельница стояла, не поднимая глаз, и несколько мгновений отказывалась отвечать на вопрос.

— Флора сказала, мисс Фаркуар, что он прикасался к интимным частям ее тела?

Она кивнула, и лорд судья-клерк приказал записать в протоколе, что свидетельница ответила утвердительно.

— Что-нибудь еще?

— Нет, сэр.

Мистер Гиффорд поблагодарил ее и закончил допрос.

Мистер Синклер отказался от перекрестного допроса свидетельницы, и ее отпустили.

Последним свидетелем, вызванным Короной, был Гектор Мунро, доктор медицины, «маленький пухлый человек с бачками и румяным лицом». Весь его вид говорил о том, писал лукавый мистер Филби, «что он близко знаком с неким Дж. Уокером[48], эсквайром».

Доктор Мунро назвал свою профессию — врач общего профиля — и заявил, что работает штатным врачом в Инвернесской тюрьме.

Мистер Гиффорд:

— Что входит в ваши обязанности на этом посту?

Доктор Мунро:

— Заботиться об общем здоровье заключенных.

— И, занимая данную должность, вы обязаны были осмотреть теперешнего подсудимого, Родрика Макрея?

— Да.

— Вы это сделали?

— Сделал.

— Вы обследовали подсудимого только с точки зрения его физического состояния?

— Нет. Следователь попросил меня оценить психическое состояние заключенного.

— Чтобы выяснить, в здравом уме заключенный или нет?

— Да.

— Вы можете рассказать суду что-нибудь о физическом состоянии подсудимого?

— Я обнаружил, что в общем он в добром здравии, хотя у него имеется цинга в легкой форме, без сомнения, вызванная плохим питанием.

— Но в остальном он был здоров?

— Да. Вполне здоров.

— А теперь, что касается психического состояния — вы можете рассказать, каким образом пытались его оценить?

— Я довольно обстоятельно побеседовал с заключенным.

— О преступлениях, в которых его здесь обвиняют?

— Да, об этих преступлениях и о его положении в целом.

— И подсудимый вежливо беседовал с вами?

— Весьма вежливо, да.

— Какую оценку вы дали психическому состоянию подсудимого?

— Я счел, что он полностью владеет своим рассудком.

— «Полностью владеет своим рассудком», — повторил мистер Гиффорд, сделав сильное ударение на этих словах. — На основании чего вы пришли к такому выводу?

— Заключенный понимал, где находится и почему он здесь. Он отвечал на мои вопросы четко и обдуманно, и в его рассуждениях не было никаких признаков мании или умственного расстройства. Я бы даже сказал, что он — один из самых умных и красноречивых заключенных, с какими я встречался.

— «Один из самых умных и красноречивых заключенных, с какими вы встречались» — это сильное заявление, доктор Мунро.

— Таково мое откровенное мнение.

— А вы расспрашивали подсудимого конкретно о тех преступлениях, в которых его обвиняют?

— Расспрашивал.

— И каков был его ответ?

— Он открыто признал свою ответственность за них.

— Мог ли он так сказать из некоего желания угодить вам — считая, возможно, что именно это вы и хотите услышать?

— Не могу судить о мотивах подсудимого, но, если правильно припоминаю, я задал ему вопрос в совершенно нейтральной форме.

— В какой именно?

— Я сказал, что слышал о неких преступлениях, совершенных в его деревне, и спросил, не знает ли он что-нибудь о них.

— И каким был ответ?

— Подсудимый без колебаний ответил, что их совершил он.

— А вы спросили, почему он совершил те преступления?

— Спросил. Он ответил, что сделал это, чтобы избавить своего отца от страданий, которые причиняла ему жертва.

— Жертва — Лаклан Маккензи?

— Да.

— И он ответил именно такими словами: «чтобы избавить отца от страданий, которые ему причиняли»?

— Полагаю, да, более или менее.

— А вы расспрашивали его о других жертвах?

— Конкретных вопросов я не задавал.

— Вы считаете, что его ответы были правдивыми?

— У меня нет причин ему не верить.

— Вы задавали подсудимому еще какие-нибудь вопросы относительно преступлений?

— Я спросил, испытывает ли он раскаяние в том, что сделал.

— И что он ответил?

— Он ответил, что не испытывает.

— Он не раскаивается в том, что убил трех человек?

— Да, сэр.

— Это не показалось вам необычным? Может, даже признаком того, что он не вполне владеет своим рассудком?

— По моему опыту, заключенные редко выражают раскаяние в своих поступках. И чувство сожаления, которое они могут испытывать, как правило, относится лишь к тому факту, что их поймали.

Последнее замечание на миг смягчило атмосферу в суде, и лорд судья-клерк позволил взрыву смеха утихнуть без его вмешательства.

— Значит, вы как медик считаете, что отсутствие раскаяния не является симптомом потери рассудка?

— Ни в малейшей степени не является, сэр.

— Вам известно, что заключенный подал прошение о защите со ссылкой на невменяемость, утверждая, что в момент совершения преступлений он не владел своим рассудком?