Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А вы знаете, господин Стефенсон, — сказала она, — у вас течет кровь.
Он внимательно посмотрел на пальто. На верхней части рукава виднелось большое кровавое пятно.
— Вам надо обработать рану, — порекомендовала она. — Кровотечение вредит железам.
— Железам?
— Ну, вы знаете, внутренним железам. Надо находить равновесие между железами. Если одна идет вверх, другая должна идти вниз. Инь и ян, знаете?
Он решил не отвечать. Теперь он чувствовал, что из плеча сочится кровь, а рубашка прилипла до самого локтя.
Они дошли до 52-й Восточной улицы и вскоре стояли перед домом «Кампанила» под номером 450.
— Я должна обработать ваше плечо. Это самое малое, что я могу для вас сделать.
— Теперь я говорю вам то же самое, что вы сказали мне раньше, — возразил он. — В самом деле, ничего страшного. Не надо.
— Рана может быть глубокой. Я никогда никого к себе не приглашаю, я это ненавижу. Я также ненавижу насилие; те двое, они могли нас убить.
Она опять немного поплакала, подошла к подъезду, и ей кивнул охранник.
Он увидел, что рядом с домофоном среди прочих табличек висит табличка с одной-единственной буквой: «Г».
В вестибюле перед дверями лифта стояло два железных стула и висело зеркало в черной раме, но он заметил, что она старательно избегает смотреть на себя в зеркало и молча ждет лифт.
Когда они поднялись на пятый этаж, она подошла к неприметной двери, которую тотчас же открыла.
Они вошли в тщательно убранный холл с двумя дверями.
— У меня где-то есть бинт, — сказала она. — Это точно как сцена в плохом фильме, в котором я когда-то снималась…
Она проводила его в совершенно пустую комнату, где не было ни мебели, ни картин, только одни холодные светло-розовые стены.
Они прошли в следующую комнату. Там был китайский императорский фарфор и позолоченные деревянные стулья, а на стенах висело несколько портретов маслом. Подойдя поближе, он увидел, что они были подписаны «Ренуар».
— Ничего не воображайте, — сказала она, наливая себе выпить. — Тут нет никакой романтики, я никогда не приглашаю сюда людей.
Она исчезла за одной из дверей и вернулась назад с несессером.
— Снимайте пальто и пиджак. Я могла бы сыграть эдакую нелепую сцену в фильме вроде… «Дикая орхидея». Я бы стояла здесь и гримасничала, а вы бы стояли там, а камера стояла бы вот там… о боже, как все это глупо.
Он увидел, что она отрезала от рулона большой кусок пластыря. Потом велела ему снять рубашку, подошла к телевизору и включила его на большую громкость. Шла какая-то викторина.
— Фу, — сказала она и открыла другую дверь, за которой виднелся встроенный шкаф во всю стену с несколькими дверцами.
— У меня где-то есть бинт, — повторила она, кашлянув.
Он посмотрел на свое плечо. Это была глубокая колотая рана, узкий ручеек с красными краями, из которого на предплечье продолжала стекать струйка крови.
Она все не возвращалась, и он в конце концов встал и заглянул в следующую комнату.
Она сидела на коленях перед открытым встроенным шкафом и рылась в большой картонной коробке. В шкафу висел целый ряд длинных платьев.
— Ой, — воскликнул он, — какая одежда!
— И знаете, — тотчас подхватила она, — я не надевала ни одного из них, ни единого раза!
Их взгляды встретились.
— А почему? — спросил он. — Они потрясающе выглядят.
— А зачем мне их носить? — спросила она. — Кто теперь захотел бы увидеть меня в платье?
— Думаю, многие.
— Нет, нет, я только нечто, кто… Нет, теперь я просто одна сплошная морщина, вся целиком. Вот он!
Она достала бинт и опять повела его в комнату с позолоченными стульями. Теперь он обратил внимание на книжный шкаф, где стояли книги в толстых кожаных переплетах. На одной из полок лежал последний номер «Вог».
Она отрезала кусочек бинта, плотно прижала его к ране и наклеила сверху пластырь.
— Потом попросите вашу жену сменить повязку, — сказала она.
— Я так и сделаю.
Оба замолчали. Она пила и курила.
Он повернулся:
— Вы говорили об этом шкафе? Куда вы положите свои новые вещи.
— Да, именно о нем.
— Кстати, а мы принесли все пакеты?
Она быстро вышла в холл и вернулась.
— Да, все на месте, — сказала она, распаковывая. — Тот предмет из камня на самом деле очень красив.
Она подошла к серо-черному камню с необычной поверхностью, и через высокие окна, выходившие на остров Рузвельта и фонтан Делакорт в Ист-Ривере, проникли резкие солнечные лучи и так осветили всю комнату, что засверкали картинные рамы.
— Будет просто прекрасно, — произнесла она. — Иногда камень будет лежать здесь на полке, а я смогу лежа смотреть, как он искрится на солнце. Или, может быть, я узнаю о нем больше. Он похож на китайский массажный камень.
Она пробормотала что-то себе под нос и положила камень на одну из верхних полок.
— Простите мой вопрос, — сказал он, одним рывком оторвав окровавленный рукав и надев остатки рубашки, — но что вы будете делать со всеми этими платьями? Если вы их не носите?
Она фыркнула и улыбнулась.
— Я их сожгу. Как я сделала со всеми другими. Знаете? Я сожгла все мои бумаги из «Метро-Голдвин-Майер», все контракты, все рекламные фотографии, все сценарии — все целиком! Все, кроме вот этого.
Она показала на шкаф.
И тут он увидел.
На самой верхней полке стояла золотая статуэтка «Оскара».
— Я ни разу не получила «Оскара» за мои фильмы, — сказала она. — И тогда эти кинобоссы были вынуждены дать мне почетного «Оскара» задним числом. Какой позор, а? За всех причастных!
Он немного подождал и вышел в холл.
— Но это фантастические платья, их не стоит сжигать, — произнес он из холла.
Она опустилась в одно из кресел и закурила новую сигарету «Кент».
— Не знаю, Вильям, не знаю. — Она сбросила туфли. — Наверное, их раздарят. После моей смерти.
Она показала на стены:
— То же самое будет со всем остальным. Оно просто пойдет на благотворительность. Но… что… происходит? Видите?
— Что вы имеете в виду? — спросил он.
— Идите сюда! — попросила она.
Он быстро вернулся в комнату.
— Как это случилось? — спросила она, показывая на пол.
Статуэтка «Оскара» лежала на восточном ковре перед одной из картин Ренуара.