– В голове не укладывается. Бессмыслица какая-то. Ты искала секрет, зная, что он существует? Тогда почему не рассказала мне?

– Потому что я не знаю, как работает магия, а следовательно, ничего не могу обещать.

– Объясни все с самого начала. Кто ты, Вита? Что ты такое?

– В то время, когда был написан портрет, меня звали Аньезе, – начинаю я. – С тех пор у меня было много имен, большинство из них затерялись в истории вместе с первым. Аньезе, Беатрис, Изабелла Бьянки… Эвелин до смерти Доминика, а теперь Вита. Не знаю, как долго это имя будет моим. В конечном итоге всегда наступает пора прощаться и начинать заново, иначе люди заметят, что я не меняюсь. Я держусь за каждую личность как можно дольше, пока ситуация это позволяет.

Лицо Бена непреклонно. В его неподвижности читается скрытый гнев.

– Мне пятьсот тридцать один год, – говорю я. – Время вокруг меня движется, но сама я существую лишь в одном моменте – том, когда меня нарисовали. Мне кажется, Леонардо пожалел меня и это каким-то образом повлияло на его эксперименты. И вот что получилось, – я показываю на себя. – Думаю, он сам не ожидал, что это сработает. Для него это была так, прихоть, полет фантазии, воображаемый способ выпустить красивую птичку из клетки. Мне кажется, если бы он был уверен, что алхимия кроет в себе настоящую силу, то сначала спросил бы у меня, хочу ли я столько… времени, – я развожу руками, описывая все годы, что я прожила, одним всеобъемлющим жестом. – С другой стороны, у него имелись определенные недостатки. Он бывал тщеславным, претенциозным, даже жестоким. Спроси Джека.

– Джека? – Бен убирает рамку, но продолжает держать мою драгоценную фотографию в руках. – Что ты имеешь в виду? Он то тут при чем?

Я собираюсь с духом.

– Джек – это Джан Джакомо Капротти да Орено, – говорю я. – Более известный истории как Салаи. Он был близким другом Леонардо на протяжении двадцати пяти лет. Мы больше века не подозревали о существовании друг друга. Когда он узнал обо мне, то начал поиски. Мы встретились вскоре после моего приезда в Лондон в качестве мадам Бьянки. С тех пор мы вместе.

– Вместе? – переспрашивает Бен. – Вы с Джеком?

– Не в том смысле. Таких отношений между нами никогда не было, – отвечаю я. – К этому дело даже не шло. Думаю, мы с самого начала понимали, что слишком нуждаемся друг в друге, чтобы рисковать всем из-за…

– Любви, – договаривает Бен. – Не знаю, когда именно, но мне кажется, что за последние лет пятьдесят Джек передумал.

– Нет, – я мотаю головой. – Мы пообещали друг другу не рисковать всем из-за…

– Любви? – снова договаривает за меня Бен. – Тогда что насчет наших отношений?

– Из-за секса, – заканчиваю я. – Хоть мы и никогда не… Послушай, Бен, это глупо. Тебя я знаю несколько дней, а Джека – четыреста лет. Мы связаны. А как иначе? Мы можем рассчитывать только друг на друга. Тебе незачем ревновать к нему. Он хороший человек.

Бен кивает и снова смотрит на фотографию.

– Мне многое нужно переварить, – говорит он.

– Понимаю, – отвечаю я.

– Почему ты сразу мне не сказала? – снова спрашивает он.

– А ты бы мне поверил?

– Может, не сразу, но если бы ты показала это фото и объяснила… Я люблю тебя, Вита, и я доверял тебе. А теперь я не понимаю, что происходит и чего ты от меня хочешь.

Он покачивается. Я вижу, как колени Бена подгибаются, и бросаюсь к нему, чтобы подхватить. Как раз вовремя. Помогаю ему медленно опуститься на диван.

– Я хочу всего, – мягко говорю я. – Всего с тобой.

Опустившись перед ним на колени, я сажусь на пятки.

– До тебя я пыталась разгадать, что произошло со мной и Джеком, только потому, что больше не хотела жить. Я очень устала. Я потеряла всех, кого любила, Бен, всех, кроме Джека. Своего мужа, семью, сына, друзей. И Мэрайю, которую люблю как собственную дочь, я тоже скоро потеряю. Я много раз пыталась покончить с собой, но ничего не вышло. Я всегда выживала. Я так долго хотела, чтобы все это закончилось. А потом мы встретились, и теперь я хочу всего, что есть у меня, для тебя. Для нас двоих. Навсегда. Но я не знала, смогу ли сдержать это обещание. И… не рассказала тебе этот секрет. Всего один.

– Всего один, – Бен утыкается лбом в ладони и грустно смеется.

– Тебе нужно отдохнуть, – я касаюсь его прохладной щеки. – Мы можем поговорить об этом позже, когда ты все обдумаешь.

– Времени нет, – Бен отстраняется. – У меня нет времени на обдумывание, Вита, так что говори.

– Я не знаю, что еще сказать. Я веками пыталась понять, в чем дело. Но лишь после ухода Доминика мне захотелось по-настоящему покончить с этим.

– Когда умер Доминик? – спрашивает Бен. Его глаза закрыты, как будто ему больно.

– В тысяча девятьсот девяносто втором, – тихо говорю я.

– Ты была во Франции и сражалась в рядах Сопротивления?

– Да, – отвечаю я. – Когда-то давно я была той женщиной. И ее часть навсегда останется во мне, но сейчас я тот человек, который любит тебя. Бен, благодаря тебе мое сердце снова ожило. Я впервые захотела узнать секреты Леонардо не для того, чтобы умереть, а чтобы жить. С тобой.

Бен откидывается на подушки, обхватив себя руками. Пабло в один прыжок оказывается рядом и прижимается к его плечу.

– Мне казалось, что ты посмотришь на картину и все поймешь, – говорю я, беспокойно сцепив руки. – Возможно, не сразу, но со временем. Никто никогда не смотрел на меня так, как ты. Я думала, ты увидишь и единственный из всех людей в мире сможешь понять.

– Я хочу понять, – произносит он, и я слышу, как его голос натягивается от подступающих слез.

– Я никогда не врала тебе, – говорю я. – Все, что я рассказывала о своей жизни, – правда.

Снова смотрю на Аньезе, на ужас и боль, которые прячутся за нечитаемым выражением лица.

– Портрет заказали в честь рождения моего сына. Появление на свет сыновей, даже незаконнорожденных, всегда повод для праздника, – я раскрываю еще одну крупицу правды, скрывающейся за плотно сжатыми губами. – Моего малыша забрали, когда ему был всего день от роду. С того момента мы не виделись с ним шестьдесят лет, но тем не менее я всегда знала, где он. Стараясь держаться как можно ближе, я издалека наблюдала, как он взрослеет и стареет. Узнав, что он смертельно болен, я подошла к