А раз так – новые данные по «ленинградскому феномену» были для Карлуччи хорошим поводом вывести ветеранов на разговор о по-настоящему серьезных вещах: о будущем американского разведсообщества вообще и в связи с набираемой Рейганом командой в частности.

«Впрочем, – кивнул Фрэнк своим мыслям, – может, старики и по делу что-то интересное надумают? Они-то, в отличие от оперативного руководства, не озабочены ни скверными новостями, ни очередными вздорными идеями офисных бюрократов и заносчивых сенаторов. А фантазии им не занимать».

Где-то наверху, за цветущими вишнями, что окаймляли склон лощины, мягко рыкнул мощный мотор, и Карлуччи заторопился к дому. Со стороны его очень низкая и субтильная фигура напоминала сейчас смешного суетливого гномика, что резвым козликом скачет по ступенькам вверх. Лишь вблизи, приглядевшись к его холодным спокойным глазам, можно было вдруг понять, что он неоднократно дарил смерть, и забавного в нем на самом деле немного.

Оба ветерана были пунктуальны и прибыли на встречу почти одновременно.

– Иган, Джон, спасибо, что откликнулись, – улыбнулся Карлуччи, пожимая руки.

– Добрый день, Фрэнк, если, разумеется, в Компании сейчас вдруг случаются добрые дни, – отозвался Джон Бросс.

В этом мягком и спокойном человеке, обладающем изысканными манерами и приятной улыбкой, сложно было разглядеть матерого специалиста по диверсиям и рукопашному бою. Этот воспитанник Донована прошел все, что мог пройти человек такого профиля в непростые времена его молодости, и засверкал как мощный аналитик поздно и внезапно, лишь будучи списанным по ранению в синекуру кабинетов.

– Ранней весной и поздней осенью Арлингтонский лес поблизости от Амфитеатра Лаббер Ран – это хорошее место, чтобы поговорить о серьезных вещах, – в тон ему отозвался Фрэнк Карлуччи.

Весеннее солнце уже разогнало и рассветный туман, и утреннюю зябкость. Воздух мягко овевал кожу, природа вокруг пела оду весне, и Фрэнк вытащил раскладные кресла прямо на стриженый газон. Колби закурил, а Бросс запрокинул голову, подставив лицо ниспадающему с неба теплу.

– Кстати, Иган. – Карлуччи развернулся к Колби и глянул на того в упор. – Ты знаешь, твой ленинградский протеже, похоже, засветился не только в Израиле, но и в последних событиях в Италии.

– И кто пострадал на сей раз?.. Хотя… Стоп! – Глаза Колби внезапно полыхнули пониманием. – Хочешь сказать, что он приложил руку и к разгрому «бригадистов»?

– Бинго! – довольно ухмыльнулся Карлуччи.

Колби довольно потер руки.

– Ха, Фрэнк, вообще-то меня это не особо удивляет. – По недобритой, как обычно, со времен Вьетнама физиономии коллеги и бывшего «особо важного шпиона», человека опасного, иногда смертоносного и уж точно не сентиментального, проплыла легкая, почти мечтательная улыбка. – Это, напротив, еще раз подтверждает мои мысли.

Карлуччи внимательно посмотрел на бывшего шефа. Ну как бывшего… Формально отойдя от дел, Колби оставался негласным куратором ушедшей после комиссии Черча в тень сети оперативников, что не боялись ни крови, ни черта, а также хранителем тайн «старого ЦРУ» – исключительно опасная, между нами говоря, должность. Слишком многие хотели бы порыться в этих «фамильных сокровищах» и слишком многие боялись таких раскопок.

– Карл что-то накопал для тебя в Ленинграде и по привычке послал к чертовой матери субординацию и порядок оповещения боссов нашей Фирмы? – осторожно уточнил Фрэнк Карлуччи.

– На сей раз – нет. – Теперь улыбка Колби стала откровенной. – Просто это очевидно из уже имеющихся материалов.

– Объясни. – Карлуччи обозначил умеренную заинтересованность. – Только без новых загадок, Иган, и так забот полон рот.

– Для начала: если я правильно понял наш феномен, Фрэнк, он принципиально настроен гасить напряженность. – В голосе Колби появились профессорские нотки. – Воевать, так сказать, с несовершенством этого мира. Представь себе свежего, не отягощенного еще бременем зла из-за принятия решений студента-рекрута, только-только попавшего на нашу «Ферму»… Представил? Мы даем ему информацию и ставим оперативные навыки, а он еще верит, что попал именно туда, где учат на спасителя мира. Смотри: наркотики, афганский заговор, террор-группа в Израиле, «бригадисты» в Риме. Все ровненько ложится. Как тебе такая мысль?

Карлуччи озадаченно поморгал:

– Добавить что-то можешь? Скажем, что заинтересует его в следующий раз?

– Да что угодно. Иран, Африка, Юго-Восточная Азия. Вариантов масса – мир вокруг нас слишком разнообразен и несовершенен… – Колби взмахнул руками, на миг став похожим на присевшего отдохнуть Христа-Искупителя с горы Корковаду, а затем заговорщицки наклонился и понизил голос: – Еще учти, что он не с нашей «Фермы». Его учили, с ним работали не мы, а КГБ, кто же еще?

Карлуччи посмотрел на бывшего шефа долгим осуждающим взглядом:

– Не скажу, что меня это предположение вдохновляет, – проговорил он потом, – такой восторженный студент, тем более – чужой студент, со всеми своими идеалами и отмеченными оперативными талантами, в определенных обстоятельствах может легко сработать и против нас.

– Послушайте, коллеги, – не выдержал наконец Джон Бросс, – это же ни в какие ворота не лезет. Нет, в плане мотива – рабочая версия, но какой, к черту, «студент»? Ах, как это прискорбно, что мы постепенно разучились думать. Мы слишком влюблены в эти новые игрушки, что позволяют подглядывать и подслушивать. Что и говорить, дело это чистое и сравнительно безопасное. Но подумайте немного о том, что составляло прежде самую суть разведки и чего она лишается в эпоху спутников-шпионов Тернера, летающих монстров вроде Ривет Джойнтов, АВАКСов и Джойнт Старов…

Тут Карлуччи ощутил себя в некотором роде на экзамене у не самого лояльного профессора.

Впрочем, Бросс и не ожидал от своих младших коллег ответов:

– Мы начинались когда-то, по сути, как переводчики с языка государственных жестов на человеческую речь. Интерпретаторы. И в этом качестве нас заменить нечем. Мы не обскачем машину по объему собираемых и обрабатываемых фактов. Но вопросы принятия решений – это вопросы интерпретации событий и слов, а не объема, более того, иногда накопление фактов даже мешает видеть суть дела.

– А если конкретней? – В голосе Колби появилась чуть заметная сухость.

– Конкретней? Да, Иган, бога ради, посмотри на «ленинградский феномен» непредвзято. Вот на что я обратил бы внимание с самых первых шагов развертывающейся операции? – Бросс на миг замолчал, обводя сидящих серьезным взглядом. – Да на исключительную насыщенную лаконичность первого письма. Там был сравнительно небольшой для такой темы объем информации, но сразу оперативно пригодной, хорошо структурированной и тщательно осмысленной.

Джон перегнулся через ручку кресла, наклоняясь к Карлуччи, и продолжил мягким доверительным тоном:

– Да, вы не аналитик… Но задумайтесь, какой объем работ требовался бы, например, даже от нашей хорошо подготовленной агентурной сети, развернутой на территории обеих Америк, чтобы на выходе получить то, что мы имеем в письме? Какие фильтры должны были просеивать горы предварительной информации? Какое качество нужно для последующего анализа? А теперь учтите, что русская разведка раньше не направляла усилий на работу с криминальными структурами, обходясь идейно близкими боевиками и экстремистами… Старые наработки их Коминтерна не в счет, разве что в качестве подмоги в самой ранней фазе проникновения. Связи левых партизан Латинской Америки с наркокартелями не могли бы с такой полнотой и внятностью раскрыть картину деятельности организованной преступности: картели не поощряют никакого внимания партнеров к своей деятельности. Кубинцы при этом хоть и налаживают с ними контакты, желая получить независимые от Москвы каналы финансирования, но сами новички в подобных делах. Кубинский наркотрафик формируется осторожно и без участия Москвы, хотя в КГБ и появляются идеи такого своеобразного ответа на нашу активность в психологической войне с СССР. Добавьте сюда хорошо нам известную и очевидную слабость русской вычислительной техники. И что мы должны были бы получить?