выглянула на крыльцо. Какая-то тяжесть в воздухе нервирует. Воздух густой от влажности и суматохи. Ветер прошлой ночи ушел, сменившись жуткой тишиной.

Затишье непосредственно перед бурей.

Сгорбившись в кресле-качалке, я делаю глоток бурбона.

Мой четвертый стакан, или пятый, или шестой.

Невозможно вести счет, когда я пью прямо из бутылки.

Днем и вечером я лежала в постели, тщетно пытаясь немного отдохнуть; также немного времени провела на кухне, где что-то приготовила на скорую руку и перекусила; еще побродила по дому, как птица, пойманная в клетку. Переходила из библиотеки в кабинет, потом в гостиную, и обратно. Думала о том, что мне делать дальше.

Ответ не заставил себя долго ждать.

Ничего.

В конце концов, именно этого хочет Вилма.

Так что я взяла своего старого знакомого – бутылку бурбона – единственное, чему я могу доверять в данный момент. Теперь я пьяна. Все, что нужно, чтобы подтолкнуть меня к краю, – это еще один или два глотка из бутылки.

Заманчивый вариант.

Потому что я хочу, чтобы все закончилось.

Мое беспокойство о Кэтрин, мое подозрение и к Тому, и к Буну, мое одиночество, вина и горе. Я хочу, чтобы все это ушло, чтобы никогда не возвращалось. И если для этого нужно напиться до забвения, пусть будет так.

Схватив бутылку за горлышко, я поднесла ее к губам, готовая опустошить чертову емкость.

Однако прежде чем я успеваю это сделать, я замечаю свет на кухне в доме Ройсов. Меня, как мотылька, тянет к нему. Я ничего не могу с собой поделать. Я ставлю бутылку и беру бинокль, говоря себе, что ничего страшного, если я в последний раз посмотрю на дом. По словам Вилмы, я уже все испортила. Понаблюдаю немного за Томом – хуже уже не будет.

Он снова у плиты, разогревая очередную банку супа. Когда он равнодушно смотрит в окно, я не боюсь, что он снова застигнет меня. На веранде, как и во всем доме, темно как смоль. Как и озеро, и окружающий берег.

Если не считать кухни в доме Ройсов, то единственным источником света вокруг является большое прямоугольное свечение на рябистой поверхности озера справа от меня. Дом Митчеллов. Хотя я не могу хорошо рассмотреть дом с того места, где сижу, яркое пятно на воде говорит мне все, что мне нужно знать.

Бун дома.

У меня есть возможный убийца жены с одной стороны от меня и еще один возможный убийца жены прямо за озером.

Не утешительная мысль.

Я навожу бинокль на дом Эли. Совершенно темно. Конечно, единственный человек на этом озере, которому я могу доверять, и он же единственный, кто не дома. Я звоню ему на мобильный, надеясь, что он ответит, скажет, что возвращается из магазина и заедет, прежде чем отправиться к себе домой. Вместо этого вызов мгновенно переходит на его голосовую почту.

Я оставляю сообщение, стараясь, чтобы это звучало одновременно трезво и небрежно. Я терплю неудачу, у меня не выходит ни так, и ни так.

– Эли, привет. Это Кейси. Я, эм, надеюсь, ты скоро вернешься домой. Ну, типа, прямо сейчас. Вокруг озера происходят вещи, о которых ты не знаешь. Опасные вещи. И, ну, я боюсь. И мне действительно нужна прямо сейчас поддержка друга. Так что, если ты рядом, пожалуйста, заходи.

Я плачу, когда заканчиваю разговор. Слезы потекли из глаз неожиданно, и как бы мне ни хотелось списать их на стресс и бурбон, я знаю, что все гораздо глубже. Я плачу, потому что четырнадцать месяцев после смерти Лена были чертовски тяжелыми. Да, у меня были Марни, моя мать и множество других, готовых меня утешить. Никто из них – даже прекрасная Лолли Флетчер – не мог по-настоящему понять, что я чувствовала.

Так что я пила.

Так было проще.

Алкоголь не судья.

И он никогда, никогда не разочаровывает.

Но если вы пьете слишком много и слишком долго, все те благонамеренные люди в вашей жизни, которые пытаются вас понять, но не могут, в конце концов, сдаются и уходят из вашей жизни.

Это осознание пришло ко мне, когда я записывала сообщение. История моей жизни. Сейчас у меня ничего и никого нет. Эли нет, Буну нельзя доверять, и Марни не хочет иметь с этим ничего общего. Я совсем одна, и мне от этого невыносимо грустно.

Я вытираю глаза, вздыхаю, снова беру бинокль, потому что мне буквально больше нечего делать. Я концентрируюсь на кухне Ройсов, где Том закончил разогревать свой суп. Вместо миски он наливает его в большой термос и завинчивает крышку.

Любопытно.

Термос в руке, он открывает ящик и достает фонарик.

Любопытнее.

Вскоре он оказывается снаружи, луч фонарика прорезает тьму. Увидев это, я вспомнила ту ночь, когда я заметила, как Том шел с фонариком куда-то. Тогда я не могла сказать, куда он направлялся или откуда пришел, теперь точно знаю.

Дом Фицджеральдов.

В одно мгновение я перехожу от возбуждения к настороженности, внезапно осознавая все. Облака мчатся перед луной. Гагара издает одинокий зов в невидимом уголке озера. Фонарик скользил по деревьям, подпрыгивая и подмигивая, как гигантский светлячок. Еще одно воспоминание возвращается теперь ко мне.

Я у двери, Том с другой стороны, выкрикивающий то, чего я не могла понять, так как была слишком пьяна и напугана.

«Ты понятия не имеешь, что происходит, – сказал он. – Просто оставь нас в покое».

Нас.

В смысле не только его.

Это означает, что есть кто-то еще.

Моя грудь расширяется. Пузырь надежды давит на мою грудную клетку.

Быть может, Кэтрин еще жива.

Я ждала, когда Том вернется домой. Через пятнадцать минут он выходит из дома Фицджеральдов, включает снова свой фонарик и движется в обратном направлении. Весь его путь я прослеживаю через бинокль. Дойдя до своего дома, Том выключает фонарик и входит внутрь.

Я откладываю бинокль и начинаю действовать.

Вниз по ступенькам крыльца.