Мертвенно-желтое лицо Кэндимена заслонило портрет на стене. Хелен не могла заставить себя прикоснуться к нему и вместо этого сделала шаг назад. Пчелы зажужжали громче; некоторые от возбуждения забрались ему в глотку и начали вылетать изо рта. Они ползали по его губам; по его волосам.

Хелен снова и снова умоляла не трогать ее, но он был непреклонен. Наконец отступать стало некуда: за спиной была стена. Приготовившись к укусам, она уперлась ладонями в его кишащую пчелами грудь и толкнула. Одновременно с этим он выбросил вперед руку и обхватил затылок Хелен, уколов крюком покрасневшую кожу на горле. Она почувствовала, как потекла кровь; уверилась, что он одним ужасным движением вскроет ей яремную вену. Но Кэндимен дал слово и не нарушил его.

Возбужденные этими резкими движениями, пчелы оказались повсюду. Хелен чувствовала, как они ползают по ней, отыскивают крупицы серы в ушах и сахара на губах. Она не пыталась смахнуть их. Не с крюком у шеи. При малейшем движении он ранил бы ее. Хелен попала в ловушку, словно в детских кошмарах, и спасения не было. Когда сны заводили ее в такое безвыходное положение – в окружение демонов, готовых разорвать ее на части, – оставался один фокус. Сдаться; отказаться от всяких претензий на жизнь и отдать себя темноте. Теперь, когда к ней приближалось лицо Кэндимена, а звуки пчел заглушили даже ее собственное дыхание, Хелен сыграла эту тайную карту. И, так же, как и во снах, комната и демон стерлись и исчезли.

Хелен проснулась, перейдя из света в темноту. В первые мгновения она паниковала, потому что не могла понять, где находится, а потом – потому что вспомнила. Но в ее теле не было боли. Она коснулась шеи; та была, за исключением царапины от крюка, нетронутой. Хелен поняла, что лежит на матрасе. Не напали ли на нее, пока она была без сознания? Она поспешно обследовала свое тело. Крови не было, одежда нетронута. Кэндимен, похоже, ограничился лишь поцелуем.

Она села. Через заколоченное окно драгоценный свет пробивался еле-еле – а через входную дверь и вовсе сюда не попадал. Возможно, она закрыта, успокоила себя Хелен. Но нет: даже сейчас она слышала, как кто-то шепчет на пороге. Женский голос.

Она не шевелилась. Они были сумасшедшими, эти люди. Они все это время знали, кого призвало ее появление в Баттс-корте, и защищали его – этого медового психопата; дали ему постель, сделали приношение в виде конфет, скрыли от любопытных глаз и хранили молчание, когда он проливал кровь на их порогах. Даже Анна-Мария, которая стояла без слез в прихожей своей квартиры, зная, что ее мертвый ребенок лежит в нескольких ярдах от нее.

Ребенок! Вот доказательство, в котором она нуждалась. Каким-то образом они ухитрились добыть тело из гроба (чем они его подменили, мертвой собакой?) и принесли сюда, в храм Кэндимена, в качестве игрушки или любовника. Она возьмет малыша Керри с собой – в полицию – и расскажет всю историю. Чему бы там ни поверили – скорее всего, лишь немногому, – тело ребенка будет неоспоримым фактом. Так хотя бы некоторые из сумасшедших пострадают за свой заговор. Пострадают за ее страдания.

Шепот у двери прекратился. Теперь кто-то шел к спальне. Кем бы ни была эта женщина, света она с собой не захватила. Хелен съежилась, надеясь, что ее не заметят.

В дверях появился силуэт. В непроглядном мраке нельзя было разглядеть ничего, кроме худой фигуры, которая склонилась и подняла с пола сверток. По водопаду светлых волос стало ясно, что гостья – это Анна-Мария: подобранный ей сверток был, несомненно, телом Керри. Не глядя в сторону Хелен, его мать развернулась и вышла из спальни.

Хелен слушала, как в гостиной стихают шаги. Потом быстро поднялась и подошла к коридору. Оттуда был еле-еле виден силуэт Анны-Марии в дверях квартиры. Свет во дворе не горел. Девушка скрылась, и Хелен как можно быстрее пошла следом за ней, не спуская глаз с двери. Она споткнулась один раз, потом другой, но добралась до выхода как раз вовремя, чтобы разглядеть в ночи смутную фигуру Анны-Марии.

Она вышла из квартиры на свежий воздух. Было холодно; звезд не было. Свет на балконах и в переходах не горел, в квартирах тоже; даже телевизоры не светились. Баттс-корт словно вымер.

Хелен помедлила, прежде чем отправиться в погоню за девушкой. Почему бы не ускользнуть сейчас, убеждала ее трусость, и не найти дорогу к машине? Но если она это сделает, у заговорщиков будет время спрятать тело мальчика. Когда Хелен вернется сюда с полицией, все будут только молчать, пожимать плечами, а ей скажут, что она вообразила себе и труп, и Кэндимена. Все ужасы, которые она вкусила, снова превратятся в слухи. В слова на стене. И каждый день своей жизни после этого она будет презирать себя, потому что не пустилась в погоню за здравым смыслом.

Она пошла следом. Анна-Мария не стала обходить двор, а направилась к центру газона. К костру! Да, к костру! Теперь он возвышался перед Хелен, чернее ночного неба. Она едва могла различить Анну-Марию, подошедшую к куче дров и мебели и вставшую на четвереньки, чтобы забраться в ее сердце. Вот как они хотели избавиться от улики. Просто закопать ребенка было недостаточно надежно; а вот если кремировать его и стереть кости в порошок – кто об этом узнает?

Стоя в десятке ярдов от пирамиды, она увидела, как Анна-Мария выбралась изнутри и отошла в сторону, слившись с темнотой.

Хелен быстро пробежала через высокую траву и отыскала среди наваленных дров узкий лаз, в котором Анна-Мария спрятала труп. Ей показалось, что она видит бледное тельце: его уложили на пустое место. Но она не могла до него дотянуться. Благодаря Бога за то, что она так же худа, как и Анна-Мария, Хелен протиснулась в узкое отверстие. Ее платье зацепилось за гвоздь. Она обернулась, чтобы дрожащими пальцами освободить его. Когда Хелен повернулась обратно, то потеряла тело из виду.

Она начала слепо шарить перед собой, нащупывая древесину, и тряпки, и что-то похожее на спинку старого кресла, но только не холодную кожу мальчика. Хелен была готова прикоснуться к трупу; по сравнению с тем, что она пережила за последние несколько часов, труп ребенка на руках уже не пугал. Не желая терпеть поражение, она продвинулась чуть дальше; лодыжки у нее были исцарапаны, пальцы все в занозах. В уголках больных глаз мелькали вспышки света; в ушах гудела кровь. Но вот, вот оно! – тело лежало не больше чем в полутора ярдах от нее. Хелен нагнулась, чтобы протянуть руку под деревянной балкой, но ее пальцы остановились всего в нескольких дюймах от жалкого свертка.

Хелен потянулась дальше, гул в голове стал еще сильнее, но у нее все равно не получилось достать до ребенка. Ей оставалось только согнуться пополам и протиснуться в укрытие, которое дети оставили в середине костра.

Забраться туда оказалось нелегко. Места было так мало, что у нее едва получалось ползти на четвереньках, но все же она смогла. Мальчик лежал лицом вниз. Она поборола остатки брезгливости и приблизилась, чтобы подобрать его. Как только она это сделала, что-то приземлилось ей на руку. От испуга Хелен вздрогнула. Она едва не вскрикнула, но проглотила этот позыв и смахнула помеху. Та зажужжала, улетая с кожи. У нее в ушах гудела не кровь; это был пчелиный рой.