В зале загалдели, а председательница шлепнула ладонью по столу.

– Какое грубейшее искажение фактов! Я не говорила о том, что поступил приказ. Я говорила о том, что есть возможность выдачи тела на празднование, поэтому давайте все-таки мы будем придерживаться истины, а не перекраивать чужие слова.

– Ну, во-первых, здесь присутствующие могут подтвердить мои слова. А во-вторых, кто из вас лично читал письмо-приглашение? Можно попросить сейчас нашего председателя рассказать, что письма как такового нет, а просто поступила устная просьба о передаче! Но, что интересно, срок передачи там тоже не был упомянут. – Он повернулся к председательнице: – На этот раз я ничего не исказил?

– Нет! – рявкнула та, подошла к трибуне и повернула микрофон к себе. – Здесь следует все-таки пояснить, что в таких случаях мы ее никогда и никому не передавали на ответственное хранение. И ровно такая же схема предполагается и здесь. То есть мы никому ничего не передаем. Приезжают наши сотрудники, приезжает служба безопасности, дежурит там постоянно. Это тоже важно понимать. Мне очень жаль, что начальник службы безопасности, столько лет проработав, не удосужился вот это у меня узнать. Я бы ему объяснила.

Невысокий плотный человек закричал что-то с места.

– Пожалуйста, только в микрофон.

– Тогда совсем непонятно, почему же нас всех собрали сегодня? Когда все уже решено! Тем более понимая, что мы все против. – Коротышка вскочил из зала и устрашающе тряс рукой.

– Прекрасно! – Председательница с трудом сдерживалась, чтобы не закричать. – Вы помните, что все выступления записываются для того, чтобы потом была ясность в позиции каждого? Может быть, тогда на этом разойдемся?

– Да. И потому, что все сегодня записывается – вот вам еще одна небольшая ремарка. Есть в мировой юриспруденции понятие преступного закона. И лица, склоняющие нас к принятию преступного решения, должны помнить, что при неудачном раскладе скандал неминуем, и они окажутся крайними! И я советовал бы им задуматься. – Коротышка сел, но руку не опустил.

– Только не нужно мне угрожать!

– Можно мне на минутку? – Молодая особа с родинкой на щеке и ломающимся голосом. – Я работаю здесь сравнительно недавно. А до этого работала у певицы с мировым именем и хочу вспомнить случай, когда мы по просьбе мэра вывезли ее однажды с огромным количеством охраны, предварительно подготовив, на празднование чего-то в городе. Там был некий человек, который всем этим руководил, я забыла его должность. Я сказала ему, что нужно как-то усилить охрану, потому что толпа может броситься в ажитации, – а там, разумеется, было очень много народу, и это было страшно. И действительно, в конце концов бросились, и никакие охранники защитить ее не могли. Чуть не затоптали. Просто случай спас! Но пострадала она сильно!

– Прошу прощения! – Это уже кричал сосед молодой девушки с родинкой. – Я тоже хочу добавить! По сути, вопрос один: можно ли обеспечить сохранность тела? И тут как раз все единодушны: тело пострадает!

– А я совершенно уверена в обратном! – Председательница не сдавалась. – Это очень культурное место, и там тоже все прекрасно понимают, какова ставка! И я не вижу принципиальной разницы в том, кто именно будет осуществлять уход!

– Да разница огромная! Мы изначально по роду своей деятельности ориентированы на сохранение, в то время как вы настаиваете на разрушении!

В зале зааплодировали. К трибуне подошел мужчина с длинными волосами, зачесанными на прямой пробор. В руке он держал трость с набалдашником в виде собачьей головы, постучал по микрофону и хитро посмотрел на председательницу.

– Здравствуйте, господа. Я возглавляю IT-компанию тела. Я хочу поговорить о статусе. Да, да, тело сейчас уже статусная вещь, мы почти добились его святости! А нам тут предлагают превратить его в луна-парк! Но именно благодаря недостижимости в народе растет ощущение святости, тогда как доступность все перечеркнет. Тело никуда перемещать нельзя. Никакими способами. Ни в каких специальных условиях. Наша задача – не только сохранить эту уникальную красоту, но и сохранить ее священную недоступность! И делать это прежде всего именно для народа. Спасибо.

Председательница еле сдерживала гнев.

– Дадим наконец слово Центру микрохирургии!

К микрофону поднялся большой человек, похожий на быка.

– Наверное, все вы сейчас смотрите на меня и думаете: так это и есть тот самый наглец, который всем гарантирует вечную молодость? Да, мы можем похвастаться большими достижениями, особенно в последние годы. Но никогда и никому вечной молодости я не гарантировал. Не люблю смешить бога, знаете ли. А все потому, что жизнь, как вы все, вероятно, успели испытать на своих шкурах… – Дантист на это поморщился, а человекобык продолжил: – Вещь непредсказуемая! Могу сказать – вот никто из сотрудников не даст соврать, – стоишь, бывало, со скальпелем в руках и думаешь: все мы – расходный материал истории, а вот это – красота. Наши жизни – ничто по сравнению с этим совершенством. И это понимание, это чувство нас никогда не покидает, и свою работу мы стараемся выполнять, всегда опираясь на это понимание. – Он вздохнул, будто сбросил тяжелый груз. – А что касается гарантий – нет, конечно. Как мы можем? Другое дело, что никто не даст гарантии. Поэтому ваши сомнения нам понятны. Более того, они и у нас имеются. Естественно. – Зал переваривал услышанное. Председательница застыла, не подготовленная к такому повороту событий. Человекобык пожал плечами. – Я, конечно, мог бы здесь провести развернутую лекцию по поводу наших инноваций и революционных методов, но и мы не всемогущи. – В зале кто-то свистнул, а представитель Клинического центра микрохирургии слепо поморгал в черную глубину. – Что вы думаете? Как все было-то? Вот вызвал нас три года назад генеральный и говорит: вы занимаетесь разработкой нестандартных пластических операций, так? Сделайте, говорит, разработайте такую вот операцию для восстановления. Ну, мы обсудили и решили, что браться за такую работу – великая наглость. Мы не являемся специалистами в области молекулярной биологии или нанотехнологий. Это же все уже на стыке наук! Так и заявили. Но нам сказали: вы что, ребята? Операция должна быть разработана через четыре месяца. И мы, поймите нас правильно, мы – люди подчиненные. Напряглись. И за эти несчастные четыре месяца операцию придумали. Экспериментировали день и ночь. Но сделали. А что касается ваших опасений, я их полностью и целиком разделяю. И брать на себя ответственность, чтобы стопроцентно сказать, что мы ее вернем в прежние параметры, что бы ни случилось, – мы не будем. А решение – выдавать, не выдавать – это, сами понимаете, не наш вопрос. Я бы даже сказал, это вопрос политический.

Аплодисменты взорвали зал, искренняя речь человека-быка волновала. Люди переговаривались, кто-то даже встал, и только председательница сидела с равнодушным лицом.

– Есть ли еще желающие выступить? Да, пожалуйста. Вот, вам несут микрофон.

Небритый человек с шарфом на шее кивнул:

– Я думаю, всем присутствующим понятно, что мнение нашего профессионального сообщества консолидированно и в целом однозначно. И нужно созвать какой-нибудь круглый стол с приглашением ведущих массмедиа, с приглашением церкви, с приглашением экспертов и тех же журналистов и ответить открыто и публично на все эти вопросы. Мне представляется этот момент чрезвычайно серьезным. Спасибо за внимание.