– А ты что?

– Начали без меня.

– А потом?

– Потом меня вывезли. В такой штуке. Как в Кунсткамере.

– В колбе?

– Ну типа. В физрастворе, что ли.

– В формалине? – Подруга засмеялась, повизгивая.

– Не знаю. Я как эмбрион такой, в жидкости сплю. Во взвешенном состоянии.

– Да ты что?!

– Плаваю там – а они на меня смотрят. Такая бледная, и волосы как водоросли. А лицо спокойное-спокойное.

– Поздравляю! Это ты на новый уровень вышла!

– Чего?

– Вся эзотерика об этом талдычит: если ты себя во сне увидела – значит, ты на другой уровень развития перешла. Лежи, переваривай, поздравляю. Позже меня набери.

Я свесила ноги с кровати, потянулась. Прошла в ванную. Расчесала волосы. Вода в душе долго не нагревалась, потом вдруг несколько раз прыснула горячим, пока не выровнялась. Я мылась и прислушивалась к себе: как должен чувствовать себя человек, вышедший на новый уровень? Что в нем должно измениться? Где конкретно и как? На завтрак съела яйцо с хлебом. Выпила зеленого чая. Долго переодевалась. Волосы затянула в узел.

Собрала вещи, проверила, на месте ли телефон, кошелек и ключи, вышла в прихожую. Пальто все еще валялось на стуле при входе, чего это я не повесила его на место? Захотелось надеть туфли на каблуке. Это бывает редко, но сегодня вдруг захотелось. Когда открыла дверь, с полки слетел лист бумаги и въехал мне под ноги. Там крупным почерком было написано:

В расширенный совет

От специалиста по маникюру и педикюру

В связи с тем, что по весьма уважительным причинам я не могу присутствовать на сегодняшнем заседании, передаю свое мнение о возможности разрешения телу праздновать Новый год вне лаборатории.

При условии, что это не повредит его сохранности и будет гарантировано его своевременное возвращение.

С уважением к коллегам, ведущий научный сотрудник

Дальше шла неразборчивая подпись, а в скобках – имя и фамилия.

Она опять пытается заснуть. Делает ровно то, что советовала Нэлли. Закрывает глаза. Расслабляется. Представляет пещеру в высоком склоне. И себя в ней. Глиняные своды, теплые на ощупь, от них на пальцах рыжая пыль. Травяной матрас глубоко в нише. В жаровне погас огонь, но по углям еще бегают искры. Пахнет хлебом, жженым сахаром и вишневой смолой. Если выглянуть наружу, внизу – море, слышно, как хлюпает о лодки вода. На одной из них человек, похожий на отца. Стоит и смотрит вверх, наверное, ищет ее. Под ним такая глубина – построй на дне огромный дом, не будет видно крыши. Можно прыгнуть, но скорее всего убьешься. Она помнит, в детстве вытащили на берег неживого мальчика с синим боком и хриплый голос заорал: “Об воду убился!”

Об эту мягкую воду? Отец тогда объяснил, что, если прыгнуть в воду с высоты, можно разбиться вдребезги. Потому что у воды есть сопротивление. Сопротивление.

А у нее – нет. Отец. Опять стало неприятно – она кривит губу. Отец ее не любит. Он ей все запрещает, говорит, ей можно воспользоваться. Просит, чтобы она прежде, чем что-то сделать, советовалась с ним. А она, когда советовалась, всегда получала отказ. А сегодня она такая счастливая, потому что сделала, как нужно ей. А не как хочет отец.

Совсем не получается уснуть. Хотя всю предыдущую ночь не спала. Стены плывут по кругу. И еще тошнит. Это от пунша и всякого другого, что пили вечером. Но это так здорово! Она в Гамбурге. Она не одна. Она с мужчиной. Они удивительно проводят время. Он ей нравится, с ним очень смешно, и ночью он делал ей приятное. Теперь он ушел работать, и она должна поспать. Пещера не помогает. Он такой добрый. Он сделал ей утром кофе с амаретто – и опять было радостно. А еще поцеловал ее ногу, она торчала из-под одеяла. И фотографировал ее утром, потому что такую красивую девочку он еще не видел. Расправлял по подушке ее длинные волосы и хохотал, собираясь, потому что не мог попасть в брючину. И, уже совсем одетый, в пальто и в перчатках, вернулся от дверей, поцеловал в губы и, щуря голубые глаза, прошептал на ухо время и место, где будет ее ждать.

Итак, нужно заснуть. Моя пещера в песчаном склоне. В ней сейчас пахнет мороженым и цветами шиповника. Здесь мне бы уснуть. Успокоиться и уснуть. Этому научила Нэлли. А Нэлли – умная. После того как Бог забрал к себе мать, Нэлли помогала во всем разобраться. Отец водил ее к Нэлли два раза в неделю. А сейчас действительно нужно поспать. Просто представить сыпучие своды и плотнее свернуться. И все. И слушать шум моря. Нэлли, раньше это помогало. А сейчас нет.

Она валяется еще немного, встает и ходит по кругу, пока не устает. Нужно причесаться, но у нее нет расчески. Она выпивает всю воду из бутылки, что осталась с вечера. Хочется нарядиться, но приходится надеть то же, что и вчера. Жалко, что юбка помялась, а на шарфе пятно. В ванной перед зеркалом душно. Нужно стереть черное под глазами, но это так красиво и так по-взрослому, лучше оставить как есть.

Она теперь совсем другая и теперь будет жить по-другому. Уедет от отца, начнет курить, будет говорить сиплым голосом и никогда больше не будет ходить к Нэлли. У нее будет дом, свой собственный дом, и там она будет делать все, что захочет. Там всегда будет весело, там она будет пить горячий пунш, и танцевать с мужчинами, и хохотать, как вчера. И еще у нее будет белая кошечка, и они с ней будут разговаривать, пока их никто не видит. Но главное, что Нэлли скажет, – не нужно ко мне приходить. И отец никогда не будет сердиться и запирать ее. Она будет дружить с людьми, которые были вчера, и никто не будет на нее так смотреть. И не нужно будет ничего объяснять, только хохотать.

Она смотрит на часы – через два часа он будет ждать ее у ратуши. Скорее, скорее, еще столько всего нужно успеть. Невозможно разодрать волосы руками, они сбились в узлы и никак не хотят распутаться. Глупые волосы, как вы надоели. Так она еще и опоздает из-за этих дурацких волос. С ними нужно разобраться. Раз и навсегда. Идет в кухню, в металлической подставке, где стоит всякая всячина – ножи, половник, деревянные лопатки, – находит большие ножницы с черными овальными ручками и возвращается в ванную. Прядь за прядью стрижет путаную массу. Даже не пытается выровнять короткий ершик. Нюхает все баночки на узкой полке, то, что понравилось, растирает в ладонях и мажет на голову.

Обрезанные волосы аккуратно раскладывает на подушке – ему так нравилось, как они на ней лежали. В них уже нет того блеска, и выглядят они путано, но это все равно его порадует. В шкафчике за зеркалом находит яркую помаду. Мажет губы. Щурится, как это делала мать, и этой же помадой мажет щеки. Теперь красиво, она довольна.

Вот так началась ее настоящая жизнь. Ее настоящая взрослая жизнь.

Она идет к ратушной площади, не теряя из виду шпиль собора. Идти неудобно, между ног натерто и неприятно жжет. По прямой никак не пройти, нужно обойти озеро. В центре, на понтоне – огромная елка без игрушек, на верхушке вместо звезды торчит светящийся крест. Он не похож на украшение – он похож на крест с маминой могилы.