Петровичу Шаховскому атаману Осипке на выручку касимовцам, — отдал приказ и вестовой, и, перехватив заводного коня, устремился к Шаховскому.

Чуть позже Пузиков понял замысел врага и ответил для себя на вопрос, почему Шуйский не отступает, теряя многих своих людей, которые стойко держатся, но без шанса выиграть сражение. Иван Шуйский надеялся на то, что основная часть его конного войска обойдет позиции Димитрия Иоанновича и ударил с тыла. Тогда да, скорее всего, Пузиков был бы тем, кто ощутил бы горечь поражения. Но касимовцы задержали этот удар, а относительно свежие конные Шаховского должны качнуть чашу весов в сторону его… главного воеводы.

Получается , — что? Он, дворянин, но ни разу не боярин, разбил войско того, кто считается наследником Московского престола? Пузиков сделал грудь колесом и приказал:

— Общий наступ. Всеми силами! Казаков и безлошадных вперед! — даже свои резервы Данила Юрьевич решил использовать, чтобы сломить, наконец, сопротивление русского войска, что пришло биться с другим русским войском.

От таких побед панихиду бы заказать, да оплакать каждого воина, что сегодня сложил свою голову только лишь за то, что власть имущие никак не могут определиться, кому именно царствовать. И пусть вопрос о царе для Руси ключевой, но не ценой многих сильных, молодых, здоровых мужчин.

*………*………*

У Серпухова

25 июня 1606 года

Жив? Я еще жив, или опять провидение изволило со мной шутить?

— Государь очнулся! — радостно вскрикнул Ермолай.

— А что я говорила! Силен ворон, еще крылы свои да расправит! — услышал я шуршащий старческий голос.

Поворачиваться пока не стал, шумело в голове, тело как будто стало сухим.

— Давай ему, девка, воды, — понемногу, но можно давать, — сказала неведомая мне старуха.

— Кто это? — прохрипел я.

— Не гневайся государь, то знахарка, не знали, как тебя от хвори избавить. И лекарей нет у тебя, — оправдывался Ермолай.

— Битва! — выцедил из себя я слово. Говорить было сложно, много на это уходило сил. — Сеунч?

— Да, государь, великую победу даровал Господь. И злоумышлеников изловили, что тебя травили, и Ивана Шуйского в полон взяли. Нет более московского войска! — сказал, как я понял по голосу, Шаховской.

— Все! Дайте рабу Божьему покоя, — строго сказала знахарка, а я ощутил неимоверную усталость и засыпал, уже не разбирая что еще мне говорили.

Главное — победа!

Глава 14

Османская империя. Варна

27 июня 1606 года

Петр Кононович Конашевич-Сагайдачный стоял у самой крупной галеры в порту турецкого города Варна и ухмылялся [в 1606 году Сагайдачный, действительно, взял и сжег Варну, что в Болгарии, подобравшись на чайках — небольших суднах].

— Можно же щипать турку, можно! — бормотал себе под нос мужчина, который не то, чтобы выделялся обозримо величественными статями.

Нет, на вид это был чуть выше среднего роста человек, без выпирающей груды мышц, не красив, ни урод. Как сказали бы в будущем, среднестатистический мужчина, без особых отличительных черт. И люди будущего ошиблись бы, причем катастрофически. Это был выдающийся человек.

Его исключительность заключалась не только, и не столько в мастерстве сабельного боя, хотя и в этом он поднаторел, даже будучи обозником на Сечи, всегда тренировался. Не был Петр Кононович и выдающимся ученым, при этом имел образование на голову выше многих, очень многих не то, что польско-литовских шляхтичей, но и магнатов. Он не был богачом, но всегда находил средства на содержание двух добрых коней и всей полагающейся воинской амуниции.

Сагайдачный обладал выдающейся энергетикой, которой заражал и всех тех людей, что окружали православного шляхтича, вписавшего казацкие законы и мышление. А еще, это был человек, который не видел преград. Нет ничего невозможного. Он был жесток и принципиален, последователен и хитер.

Турки столь сильны, что их бить невозможно? Скажите это туркам в Варне и тем турецким капитанам, на чьи галеры сейчас грузят невообразимое количество награбленного добра. Был риск, что галеры и до того бывшие под завязку набитые продовольствием и разной контрабандой, не смогут плыть. Но тогда Сагайдачный, скорее скинет в воду гребцов и сам сядет за весла, но награбленное довезет. Чтобы доказать старшинам казачьим и иным вольным запорожцам, что все казни, избиения, изгнания, были не напрасны, что вот он, результат.

— Шевелись! — крикнул первый гетман Запорожский и все стали ходить и трудиться вдвое быстрее.

Железная дисциплина, казни даже за употребление хмельного в походе и резкое его ограничение на Сечи, постоянные тренировки и учения, отсеивание малахольных и нерешительных. Всего за год с небольшим, кошевой атаман, провозгласивший себя гетманом, создал более чем работающую систему хозяйствования на Сечи и сформировал армию, которая теперь могла бы соперничать с коронными войсками на равных, а в лихости, смекалке, превосходила польско-литовские коронные войска.

И не было для Сагайдачного особых, безусловных, авторитетов. Он был готов разговаривать с королем Речи Посполитой, именно что вести переговоры, но не подчиниться любой воле польского монарха. Он был бы и не против завести отношения и с Московским царством, с кем-нибудь из часто меняющихся его царями, но московская держава сейчас такова, что так и просится на казачий набег [Сагайдачный устроил не то, что набег на Россию, уже при Михаиле Романове, а полноценную войну, вместе с тем, просился к нему на службу и запорожские казаки тысячами переходили служить Москве].

Петр Кононович не спешил каким-либо образом вмешиваться в дела московитов, несмотря на то, что на Сечи собралось уже более сорока тысяч казаков и беглые крестьяне только прибывают, особенно после того, как Третий Статут Великого княжества Литовского завершил процесс закрепощения.

Многие казаки и так участвуют в московских делах. Это те, кто сбежал от жесточайшей дисциплины, что установил Сагайдачный на Сечи, либо отряды, которые спросили дозволу у кошевого атамана и отправились «на заработки».

— А ну, православные! Есть кто с мужиков половчее, да баба покраше? Всех забрать не могем! — кричал Грицко Горб, обращаясь ко всем согнанным в порт православным, или тех людей, которых посчитали таковыми.

Сагайдачный прекрасно понимал, что в Варне большинство православных, но это люди, которые встроены в систему общественных отношений Османской империи. Из числа этих людей мало найдется