Джунгли тут разрослись и стали непролазными, хотя тропинка вилась сквозь них все так же уверенно. Видимо, пляж на Ханском остался прежним, раз через заросли до сих пор ходили люди. Катерина с тревогой вглядывалась в кусты, затянутые хмелем и вьюнком.

– Рррр! – выскочил откуда-то Митя. Она разыграла испуг, чтобы сделать ему приятное.

– Пойдем, пойдем что покажу! – потащил он ее за руку. Она уговаривала его вернуться. Тогда он вырвался вперед и снова исчез за изгибом тропинки. Катерина прибавила шагу, чтобы не потерять его, и тут же – не увидела, скорее, почувствовала, что оказалась рядом с фабричной стеной. Она не ожидала, что тропинка такая короткая, в юности ей казалось, что это очень далеко. Рядом приплясывал от нетерпения Митя, тыкая пальцем в кирпичную кладку, и вместо того, чтобы взглянуть, куда он указывает, она дернулась и отвела глаза быстрее, чем осознала это.

– Смотри! Мам, смотри!

– Нет, нет! – Катерина замахала руками, отворачиваясь и замечая повсюду окурки, смятые пачки сигарет, пивные банки. Тут явно любили собираться подростки, и с их легкой руки задворки фабрики превращались в помойку. – Митя, пойдем!

– Да смотри же, тут лошадка нарисована…

Катерина недоверчиво покосилась на мальчика, потом на фабричную стену. За последние годы она вся покрылась надписями, рисунками, среди которых и правда улыбалась абсолютно мультяшная лошадка. Катерина даже не осознала, что глаза ее с жуткой надеждой шарят по кирпичной кладке. Наконец, она нашла то самое место.

«Пряслень сосет, Падюковка рулит!» – гласила синяя надпись, из-под которой даже не просачивались белые буквы, некогда там сиявшие. Да и были ли они там вообще?

Катерина усмехнулась, мысленно возвращаясь к только что оборвавшемуся телефонному спору. Глядя на эту стену стихийного творчества, Нине было бы чем доказать правоту невысокого мнения о своем народе. Еще одна черта, нелюбовь окраин к центру – во всем, взять ли Москву и Россию, взять ли каждый район с его райцентром. Может, дело в извечной зависти, ставшей национальным признаком наряду с хлебосольством и раздолбайством? «Пусть лучше у меня корова сдохнет, чем у соседа будет две» – недаром же это придумал острый на язык русский народ.

Но были и другие надписи, более робкие. Сердечки, любовные уравнения, признания. Их Катерина постаралась не заметить.

А вечером она оказалась в гостях у Дубко. Сыновья Ольги вернулись обратно в Курск, и той стало так грустно после их отъезда, что она позвала Катерину и достала бутылку малиновой наливки:

– По рецепту Алены.

– Да, я помню, – улыбнулась Катерина, глядя, как алая жидкость вязко наполняет стопочку из мутного хрусталя. – Фамильный рецепт. Это на западе передают по наследству дома, картины, украшения. У нас все казенное, только алкоголь свой.

– Раньше, конечно, делали на самогонке, а я все-таки водку беру. Надо же государству помогать! – фыркнула Оля. – А то у меня все продукты: что выросло, то и съела.

Они болтали, как старые подруги, и временами Катерина замечала, что Ольга обращается к ней, как обращалась бы к Алене. Давно похороненная, Алена все равно присутствовала за столом, третьей. Катерина смотрела на энергичную, стройную Олю и представляла себе мать, такой, какой она была бы теперь. Наверное, тоже ничуть не изменившаяся. Трудно было даже допустить мысль, что Алена могла бы распустить себя, как Нелидова, например. Нет-нет, Алена Ветлигина ведь всегда была безупречной…

Когда наливки было выпито достаточно, разговор свернул на Катеринин развод с Петром. Типичные женские беседы. Сначала Катерина хорохорилась, но потом все-таки призналась:

– Ты думаешь, я не старалась? Как умела! Мы ведь даже не ссорились. Если меня раздражало, как он чистит картошку, роняя ошметки в раковину – я делала глубокий вдох и считала до десяти. И когда он ногами залезал в дырку пододеяльника. Я все время контролировала себя. Чтобы быть образцовой!

– А не надо было… – Ольга задумалась, подперев рукой голову. – Ты так похожа на Алену.

Катерина заулыбалась:

– Спасибо.

– Это не комплимент. Ты очень на нее похожа. Она всю жизнь так прожила, застегнутая на все пуговицы, держащая себя в узде. Не позволяя себе расслабиться и быть хоть в чем-то неидеальной. Быть человеком. И в итоге…

Ольга горестно махнула рукой, не договорив.

Катерина не поняла точно, что имела в виду Оля под этим «в итоге».

– Так странно. Я лет с тринадцати считаю себя взрослой, – призналась Катерина. – Но с тех пор не проходит ни месяца, чтобы я ни узнала еще какой-нибудь правды о жизни. Сколько лет надо прожить, чтобы все это понять? Почему мы учим математику, литературу… А самое главное не учим? С каждым годом ад внутри меня все больше, Оль, и огонь под жаровнями горит в нем все сильнее. И я не знаю, что с этим делать. Просто не знаю…

Ольга сочувственно смотрела на Катю, зная, что ей ничем не помочь:

– У каждого из нас собственный ад. Персональная пыточная. И у Алены была. И у меня. Все люди знают об этом, просто кто-то предпочитает не задумываться. Знаешь, вот я сужу по своим знакомым здесь. Чего им хочется. Знаешь? Им хочется мира в душе, но как его достичь, никто не знает и даже подумать об этом не желает. Они это даже не формулируют! И еще большинству просто хочется, чтобы им завидовали. Я не могу этого понять, но вижу каждый день. Они сами завидуют тому, у кого ремонт лучше, машина поновее, дети в Москве работают. И делают все, чтобы был кто-то, кто позавидует им. Это словно оправдывает их существование. Уж не понятно, откуда это взялось, но есть…

Она покачала головой, размышляя.

– А, хотя, наверное, это вообще в нашем характере. «На людей посмотреть и себя показать» – вот оно, кредо. Самому позавидовать и перед другими выставиться, чтоб завидовали. Потому что материальное – это то, что людям подвластно. Нет у тебя пристройки из пеноблока – а ты заработай и сложи за лето, и будет тебе и пристройка, и счастье. Мы хотим, чтобы в душе был мир, но не знаем, как это. Поэтому и забиваем жизнь всяким хламьем, пристройками, сараями, новым пылесосом…

– И что, ты знаешь, как приобрести мир в душе? – улыбнулась Катерина. – Открой секрет.

– Может быть, мир этот как раз в попытках его обрести? Над собой надо работать. Но нет, мы всегда думаем, что все как-то само получится. Что и жена любить просто так будет, уже же поженились, чего тут еще? И дети просто так умными и счастливыми вырастут. А потом все идет наперекосяк. И никто не ищет причин в себе. Никто вообще ничего не ищет, просто чувствуют эту глушь внутри. Одни из-за нее пьют, другие по рыбалкам и охотам таскаются, третьи… да пристройки эти себе строят, будь они неладны. Плазменные панели вместо телевизоров «понакупляли», соседи им обзавидовались – и есть некое подобие счастья и мира. Ненадолго, правда. Так что у каждого свой ад…

Катерина разлила еще ликера, и они выпили. Ольга сцепила руки в замок и опустилась на них лбом. Наступило время признаний: