Звучит музыка. Это пианист, и как только он наигрывает вступление к одной из песен Битлз и поет, я понимаю, что это Джона. Ну конечно же это Джона – кого еще мы могли попросить петь на нашей свадьбе?

Люди оборачиваются, чтобы посмотреть на нас, атмосфера меняется от легкой, расслабленной к более напряженной. Слышен шепот, волнение буквально ощутимо. Меня заливают лучи теплого солнечного света, и впереди я вижу Фредди, он стоит спиной ко мне. Вокруг знакомые лица: здесь мои сослуживцы, Фил и Сьюзан сияют, словно я их собственное дитя, Доун всхлипывает, Райан, судя по его виду, крайне собран. Джулии нет: как только я прислала ей приглашение, она сразу сообщила, что, к сожалению, принять его не может: они уезжают в Гану на шестидесятилетие ее сестры.

Джона поет о любви и прекрасных розах, а тетя Джун на мгновение ловит мамину руку, а мне показывает большой палец, когда мы проходим мимо нее, и даже моя кузина Люси изображает улыбку из-под огромной шляпы кораллового цвета. Я боюсь посмотреть на того, кто стоит за ее спиной, кто бы это ни был, мне знать незачем. Семья Фредди собралась по другую сторону прохода: всякие дальние родственники, которых я почти не знаю, но которые всегда появляются в преддверии бесплатного ужина. Здесь же парни из паба, в костюмах – похоже, надевают их и на свадьбы, и на похороны, и в прочих важных случаях. Матушка Фредди стоит впереди в огненном красно-оранжевом платье, скорее подходящем для венчания на пляже, чем в амбаре, но это не имеет значения, потому что я уже почти дошла до Фредди, и он поворачивается и смотрит на меня.

Ох, счастье мое!.. Я уже в одиночестве делаю еще шаг вперед, он окидывает меня взглядом с головы до ног, потом смотрит в глаза, а я так переполнена чувствами, что не понимаю, как меня вообще держат ноги.

– Пришла, – шепчет Фредди, как будто знает, насколько долгий путь я проделала, чтобы очутиться здесь.

И хотя это не входит в сценарий, он наклоняется и целует меня, прижимаясь теплыми губами к моим губам.

– И ты здесь, – шепчу в ответ я, еще более изумляясь.

Он держит мою руку, и я не хочу, чтобы он ее отпускал.

Смех Фредди тих и мягок, его слова – только для моих ушей:

– Как будто я мог очутиться где-то еще.

Ведущая откашливается – она готова начать церемонию. Мы внимательно слушаем, как она приветствует гостей. Говорит, как это чудесно – видеть всех здесь в такой особенный день. Она сообщает и о том, что мы решили записать наши клятвы, и я киваю, подтверждая, а потом Виктория умолкает, и я вдруг понимаю, что понятия не имею, о чем именно собиралась сказать. Меня охватывает паника, горло пересыхает. Я судорожно сглатываю, а ведущая с улыбкой поворачивается к Фредди. Ну, по крайней мере, ему придется говорить первым.

Фредди тоже откашливается, раз, потом другой. Вокруг воцаряется тишина. На лице Фредди отражается волнение.

– Если честно, – говорит он, – я совсем не представлял, что сказать сегодня. За всякие слова всегда отвечал Джона. – Фредди оборачивается и через плечо смотрит на друга. – Я даже просил его помочь мне с этим, но он заявил, что это такая домашняя работа, которую я должен выполнить сам.

Присутствующие тихо смеются, и Джона тоже, пожимая плечами. Он ловит мой взгляд, буквально на долю секунды, и в его глазах нечто вроде просьбы о прощении за то, что он наговорил мне в вечер девичника. Я вздрагиваю, потому что в реальной жизни уже скучаю по нему, гадая, не станет ли Лос-Анджелес его новым домом.

Фредди выжидает, пока все не затихнут, потом сосредоточивается на мне:

– Лидс, тебе было четырнадцать, когда мы впервые встретились. Светлые волосы и длинные ноги – и такой ты осталась для меня навсегда. Мне было пятнадцать, я гонял на велосипеде с хитроумными светоотражателями, которые прикрепила к нему моя матушка. – Он бросает взгляд туда, где стоит его мать, и все снова смеются. Надо заметить, что, несмотря на нервозность, Фредди без труда завладел общим вниманием. – Черт знает, почему ты… – Он запинается, поспешно приносит извинения ведущей, и та любезно склоняет голову, хотя это и не религиозный обряд. – Я хотел сказать, одному Богу ведомо, почему… – Он опять умолкает, а ведущая едва заметно расширяет глаза, когда все в очередной раз тихонько смеются. Фредди ждет, пока они не успокоятся, и лишь потом продолжает: – Я пытаюсь сказать, на свой лад и даже без ругани, что совершенно не понимаю, почему ты ответила мне согласием, или как я сам умудрился удержать тебя все эти годы. Ты умнее меня и добрее. Ты так далека от моей лиги, что это даже не смешно. Но ты все равно сказала «да», и это сделало меня самым счастливым человеком в мире. – Его слова безупречны, потому что это его слова. – Знаю, что иногда вывожу тебя из себя, но обещаю… мы вместе навсегда, ты и я. Я всегда буду заботиться о тебе. Буду проверять, взяла ли ты с собой крем от загара, а холодными утрами буду сам застегивать на тебе зимнее пальто. Ты, Лидия Бёрд, свет моего мира, и я не хочу жить без тебя.

Ох, Фредди, думаю я, если бы ты знал… Мы ведь так и говорим, когда любим кого-то, правда? Но где-то на долгом пути одному рано или поздно приходится учиться жить без другого. Глядя сейчас на Фредди, я нахожу небольшое утешение в том факте, что ему не придется узнать, какое горе свалилось на меня в реальном мире.

Стараюсь держать себя в руках. Краем глаза я вижу Элли; по ее лицу текут слезы. Но я не хочу позволять себе плакать. Не могу. Я должна говорить четко и ясно, выразить все то, чего мне никогда не придется сказать в реальном мире.

– Фредди, – произношу я, проверяя свой голос.

Звучит он так себе. С силой сглатываю, приводя в порядок горло, и Фредди, должно быть, видит, как я близка к тому, чтобы развалиться на части, потому что берет меня за руку. Мы молчим пару секунд, и все вокруг тоже затихают. Гости ждут, и я несколько раз вдыхаю, успокаиваясь, потому что эти слова значат для меня куда больше всего того, что я вообще говорила в своей жизни.

– Фредди, сегодня я смотрю на тебя, и мое сердце… ну, я гадаю, как оно умудряется вместить в себя такое множество всего и не лопнуть при этом. – Прижимаю ладонь к сердцу. – Оно полно желаний, и не только их. В нем наше вчера и каждый из прошедших дней. И оно полно нашими завтрашними днями. Лицами наших детей, местами, куда мы отправимся, нашими победами и трудностями. – Теперь я кладу руку на грудь Фредди; моя ладонь ощущает удары его сердца. – Моя жизнь слилась с твоей с тех самых пор, когда мне было четырнадцать…

Фредди смотрит мне в глаза, мы едины. Я буквально ощущаю его каждым атомом моего тела, в каждой из версий мира, вращающегося вокруг солнца.

– Время в конце концов все меняет, но я теперь понимаю, что это хорошо, ведь мы не просто имеем то, что есть здесь и сейчас. Ты и я… мы – само время, мы будем всегда и везде. И если я проживу миллион жизней, то в любой из них найду тебя, Фредди Хантер.

Я смотрю на него, он – на меня, и мы оба плачем. Не то чтобы мы рыдали, смущая всех гостей, нет, это просто маленькие тихие ручейки слез, из которых рождаются реки и океаны. И мне хочется навсегда запомнить нас именно такими.