– Еще нет, мы пока ищем квартиру, – ответил кузен.

– Найдем, – сказала Северин.

– А где вы ищете?

– В районе Блон-Шан. Там есть совсем новые квартирки. Мы ходили смотреть в мэрию. У них пока ничего нет. Так ведь мы не первоочередники, так что все как всегда.

Все поняли друг друга.

Антони задал два-три вопроса для проформы. Хотя после разрыва с отцом мать очень сблизилась с его тетушкой, так что все заморочки кузена были ему известны. Тот решил бросить учебу и работал на временной основе, занимался всякой ерундой: там погрузит, тут помоет, все такое. Прекрасная Северин мечтала о дипломе о высшем техническом образовании, но поскольку она не сдала школьный выпускной экзамен, с этим было сложно. Она предприняла несколько туманных попыток воспользоваться справкой о соответствии, но ее усердию явно мешала ее любовь к «Спайс Герлз» и подспудная уверенность в том, что она создана для карьеры в шоу-бизнесе. Она бегала на караоке, на выборы «Мисс Оладьи», ходила на курсы театрального мастерства и посылала в Париж свои резюме. Впрочем, эти двое любили друг друга. Что заведомо все оправдывало.

После того как катафалк и ближайшие родственники уехали, в рядах присутствовавших началось брожение. Гости колебались между двумя способами попасть в «Завод» – поехать на машине или дойти пешком. Учитывая расстояние, второй вариант решения напрашивался сам собой, и вот около трехсот человек отправились в путь через Эйанж. От церкви до бистро было меньше километра – две улицы. Когда толпа ступила на них, тут же начались громкие разговоры, суета. Жители выходили на порог, чтобы посмотреть на кортеж. Видели знакомые лица, интересовались новостями. Некоторые присоединялись к процессии, потому что имя усопшего и им кое-что говорило, к тому же они были не против пропустить по бесплатному стаканчику. Были сомнения, как в кабачке уместится столько народу. Весельчаки начали отпускать шуточки, громко, без обиняков, с сочным местным выговором. Настроение неуклонно менялось. Послышался смех, даже крики, конечно, это все от нервов, напряжение спало, и вот уже жизнь, эта неутомимая приколистка, возвращалась румянцем на лица и по́том на затылки. Жара, суббота, настоящее пекло. Хотелось петь. Вскоре показалась доменная печь. Уже близко. Антони всю дорогу шел с кузеном, Ванесса – рядом. Впереди бок о бок шли родители. Они почти не разговаривали. По крайней мере, не ругались.

– Похоже, у них налаживается, – сказала Ванесса.

– Ага.

– Все будет хорошо.

Антони жил с матерью и не собирался ее винить, но он не мог не ставить себя на место отца. Вот он идет, десять кило как не бывало, голодный, ощипанный, узловатый. Как старый зверь со стершимися клыками. Что от него осталось? Шлак, сила, которой будет все меньше и меньше. Ну и сожаления, конечно. Дом продали в два счета. Все семейные усилия, двадцать лет жертв и акробатических трюков для сведения концов с концами полетели псу под хвост. Мебель, безделушки, одежда – многое просто отправилось на помойку. Кроме того, продавать дом пришлось быстро, за бесценок, и в конечном счете все бабки ушли в банк на погашение долгов.

При дележе отец чуть не распустил руки. В сущности, он не имел ни друзей, ни настоящей работы, а под конец вдруг выяснилось, что и дом-то ему не принадлежит, да и все, что он насочинял себе про жизнь, – так или иначе просто глупость. Он думал, что зарабатывает, что это его семья, его жена, его хибара, его сынишка. Нотариус снес все эти превратные представления, как бульдозером. Прошло уже два года, а он все еще выплачивал гонорары тому адвокату, который вообще ни фига не сделал, только объяснил ему, что он не прав и что все решает закон. В этом бумажно-юридическом мире для человека не осталось больше места. Одни только соглашения и урегулирования.

В этот период сплошных терзаний от Антони требовали примкнуть к какому-нибудь лагерю. Он не хотел. У них, у каждого – свои доводы. У него – свои. Элен сделала из этого вывод, что он ее недостаточно любит. Отец – что мать его вконец занянчила. Она заразила его этой слабостью, нерешительностью, мягкотелостью – этим вирусом, который есть у всех Мужелей. В их семье никто ничего не доводит до конца. Мужики – все подкаблучники. Племя рабов, и Антони унаследовал те же цепи. Кстати, когда они жили рядом со школой Жюля Ферри, его мать всегда следила из окна кухни, как он играет с ребятами, и без тени сомнения призывала к порядку прямо с третьего этажа. Однажды он подрался, так она, увидев это, спустилась, чтобы остановить потасовку. После этого другие мальчишки несколько недель дразнили его «котеночком». А потом мать договорилась с врачом, и его освободили от физкультуры. До третьего класса он не умел плавать.

– Не знаю, почему она была такая, – сказал как-то отец. – Может, все из-за той истории с маленьким Грегори[28].

– Как это?

– Ты был точно такой же. Ну, знаешь, на той фотографии. Один к одному. Честно говоря, даже мне стало не по себе, когда его выудили.

Когда они пришли, тротуары перед «Заводом» были все уже заполнены народом. Двери для такого случая открыли настежь, и люди входили и выходили в ожидании, пока все утрясется. Накрытые белыми бумажными скатертями столы были установлены на козлах. На них – все что надо: большой термос с помпой, бриоши, безалкогольные напитки, пластмассовые стаканчики. С неба лился приглушенный, матовый свет, от которого было больно глазам. В воздухе разливался аромат кофе. Кати, хозяйка заведения, вышла на улицу и здоровалась со всеми с коммерческой любезностью, день обещал быть для нее удачным. Она уже подсчитывала в уме прибыль и оттого улыбалась все шире. Патрик, по простоте душевной, решил, что сейчас самое время обсудить его идею.

– Ну так как насчет поездки?

– О чем ты говоришь? – сказала Элен, сжимая в руке ремень сумочки.

Ответ прозвучал суховато. Глаза отца сразу скрылись под сдвинутыми бровями.

– Я говорил. Я оплачу тебе поездку. Отпуск то есть.

Элен молчала. Она сто раз уже говорила ему, что об этом не может быть и речи.

– Скажешь, когда решишься.

Она больше ничего не ответила. Антони переглянулся с Ванессой. Та скорчила гримасу. Трудно все это, что ни говори.

Две пухлые девицы, готичные толстушки, явно сестры, нанятые дополнительно по такому случаю, начали подавать кофе прямо на улице. Кати набросилась на них:

– Прекратите сейчас же! Вы что, совсем больные?

Из-за жары внутрь никто не хотел заходить, и вот улица превратилась в террасу кафе. Из-за всего этого беспорядка выше по ходу движения встали машины. Раздались первые гудки. Люди поднимали вверх руки. Умереть спокойно не дадут.

– Если так пойдет, чего доброго, полиция нагрянет, – забеспокоилась Кати. – Тьерри!