него смотрят все пассажиры. Причём смотрят с осуждением.

Несколько раз он поднимал взгляд, чтобы поймать кого-то на осуждающем взгляде, но то ли он был слишком медленным, то ли конкретно эти люди на него не смотрели. Но осуждение он чувствовал, буквально, всей поверхностью спины.

Он взглянул на Тимура и, судя по выражению его лица, ему тоже было паршиво.

Когда они доехали до нужной остановки, пошёл дождь.

— Сука… — процедил раздражённый Павел и побежал к развлекательному комплексу.

Они с Тимуром ворвались в здание, поздоровались с охраной и сразу же исчезли в каморке кальянщиков.

— В автобусе было как-то хуевато, — поделился ощущениями Кузьмин. — Жопа какая-то — будто душу сосало.

— Да, я такая же хуйня… — согласился Бродский.

В каморку вошла официантка Юлия.

— Вот три заказа для вас, — произнесла она и протянула Тимуру жёлтый стикер.

— Сейчас сделаем всё, — кивнул тот. — Спасибо, что записали.

Юлия покинула их каморку, а они начали отрабатывать заказы.

— Бля, шмарам тоже нужны кальяны, — вспомнил Тимур. — Давай я эти три сделаю, а ты обслужи наших блядей…

— Ха-ха! — рассмеялся Павел. — Давай.

Работалось ему как-то без души и огонька — общая болезненность состояния никак не способствовала продуктивности.

Смена превратилась для него в неприятный, но неизбежный пункт, ведущий к «поправлению».

Павел приготовил два кальяна и утащил их на четвёртый этаж, а когда спустился, то обнаружил, что Тимур стоит за стойкой с табаками и жуёт салат «Цезарь».

— Милости прошу, к нашему шалашу, — усмехнулся он. — Я уже договорился — повара сейчас бефстроганов нам сделают.

— О, заебись! — обрадовался Павел, присоединившийся к трапезе.

Они быстро умяли салат, а затем Тимур смотался на кухню и принёс две большие порции пюре с бефстроганов.

— Ништяк, — произнёс довольный Павел, берясь за ложку.

«Цезарь» лишь раззадорил его аппетит, поэтому он с удовольствием умял мясо с картофельным пюре, после чего запил минералкой, лежавшей всё это время в столешнице.

— Тяжко работать, — пожаловался Кузьмин. — Меня хуёвит прямо не по-детски.

— Да та же фигня… — вздохнул Бродский. — Но надо — без работы не будет поправки.

— Это да, — согласился Тимур. — Ладно, тогда ты иди на лаундж, а я пойду на сауны.

Рабочий вечер тянулся, как жёсткая резина, но постепенно перетёк в ночь. А ночью, как оно обычно и бывало раньше, клиентура начала уставать, количество заказов постепенно начало сокращаться, что означало больше свободного времени в промежутках.

Павел, к концу рабочего дня, переживал особо сильный упадок сил, чего не скажешь о Тимуре. Этот нездорово активизировался и повеселел — даже начал весело болтать с уставшими официантками и охранниками.

— Ты чего такой весёлый? — спросил у него Павел, когда они зашли в каморку.

— Осталась пара часов, — довольно улыбнулся Кузьмин и достал из кармана три тысячи рублей. — Бабки за смену я уже взял.

— О-о-о, — впечатлился Бродский. — Это хорошо!

— Ещё как, — ещё шире заулыбался Тимур.

*2 сентября 2017 года, г. Санкт-Петербург, квартира Тимура*

— Распаковывай! — призвал Тимур. — Я ща буду — поссу и вернусь!

Павел начал разматывать синюю изоленту. Внутри был прозрачный зип-лок с синими кристаллами.

Уже зная, что нужно делать, Бродский забил пипетку и совершил волевое сверхусилие, чтобы не начать без Кузьмина — они же друзья.

Тимур вернулся из туалета и сразу же заулыбался, когда увидел готовую к употреблению пипетку в руках у Павла.

— Бля, мы же пары проебали, — вспомнил вдруг тот.

— Ну, типа, — согласился Тимур. — Хули жалеть? Уже ничего не изменить.

— В понедельник обязательно надо на пары, — заявил Павел. — А то пиздец потом будет, если отчислят.

— Да не парься, чего-нибудь придумаем, — махнул рукой Тимур. — Жги!

Беспокойство о том, что будет, если его отчислят из колледжа, никуда не делось, но слегка поубавилось после слов Кузьмина. Павел чиркнул зажигалкой.

Они взяли один грамм «альфы» — после этого у них осталась тысяча рублей, которую Павел предложил потратить на еду, но, после недолгой дискуссии, они отказались от этой глупой идеи в пользу покупки регулируемых зажигалок и медицинских пипеток.

Особенно важно было взять зажигалки с регулируемым пламенем — для их целей нужно минимальное пламя.

— По теме есть что-нибудь? — поинтересовался Бродский.

— Глухо пока, — покачал головой Кузьмин. — Может, после выходных кто-нибудь объявится.

— Учёба ебаная… — недовольно изрёк Павел.

— Воскресенье–понедельник — точно что-то будет, — произнёс Тимур, после чего затянулся из пипетки. — Держи.

Бродский сделал очередную затяжку.

Его начало всё сильнее угнетать конкретными мыслями — учёба, отчисление, родители, последствия. Именно в такой последовательности и именно последнего больше всего опасался Бродский. Негативных последствий ему очень не хотелось, но так уж получилось, что его сознание зациклилось именно на этом.

Но последствий можно избежать, если будет много денег — это была дополнительная мысль, которая циркулировала у него в голове, по соседству с мыслями о последствиях.

— А перекупы молчат? — спросил Павел.

— Говорю же, в воскресенье или в понедельник, — мотнул головой Тимур. — Башку не забивай — поживём и увидим. Давай пипетку.

Минут через пятнадцать содержимое пипетки полностью испарилось, поэтому Тимур начал забивать её заново.

— Бля, Тимур… — подал голос Павел. — Походу, мне лучше домой…

— Нахуя? — спросил Кузьмин.

— Родители, наверное, переживают, — объяснил Павел. — Я уже давно дома не был — это может вызвать подозрения.

— Ты ебанутый? — усмехнулся Тимур. — Семь утра на часах. Нахуй ты там сейчас? Да и в зеркало посмотрись — ты обдолбанный, как грязная шлюха Анфиса!

— И всё же… — мотнул головой Бродский.

— Это палево! — заявил Кузьмин. — Завязывай с этими тупыми мыслями — если тебя спалят, то всё, пиздец. В лучшем случае — дома закроют. Был на районе пацан один — слишком сильно увлёкся трамом. Его родители спалили, сначала заперли в комнате, а потом по психологам всяким водили.

— И что потом? — спросил Павел.

— Да хуй его знает, — пожал плечами Тимур. — Переехали куда-то в область или дальше. Больше он на связь не выходил. Хочешь так же?

— Не, — покачал головой Павел.

— Тогда не допускай палева! — сказал