— Да, команданте. Куба великолепна…

— Так, быть может, вы станете первым из капитанов кубинского флота?

Герр Лоренц отрицательно качнул головой:

— Команданте, я не хочу вызвать ваш гнев, но вынужден отказаться. Оставим сейчас в стороне мои мотивы…

— Тогда я хотел бы, с вашего, разумеется, разрешения, предложить вашей дочери место моего переводчика. Кубе нужны образованные люди.

Марита обмерла. Неужели сейчас вот так, в мимолетной беседе за рюмкой рома, решится ее судьба? Отчего-то она уже знала, что вся ее жизнь отныне будет связана с Кубой и этим гигантом в выгоревшей форме. Знала, что жизнь эта изменилась навсегда в тот миг, когда она указала на автомат в руках команданте.

— И вновь я вынужден вам отказать. Марита еще слишком молода. Кроме того, лайнер к вечеру должен покинуть ваши воды, нас ждет Нью-Йорк, а мою дочь — университет…

Неужели она ощутила досаду при этих словах отца? Досаду, а не облегчение?

— Очень жаль, капитан. Однако я вас понимаю — у вас прекрасная дочь, и вы, вне всякого сомнения, мечтаете о том, чтобы она была счастлива…

Команданте учтиво поклонился Марите. И тут же девушка ощутила, что под столом ее коленку сжала горячая рука.

«Что ты делаешь, глупый доктор Кастро? Ведь отец рядом!»

— Вы правы, команданте, я мечтаю о счастье для своей дочери. И потому не скажу сейчас вам ни «да», ни «нет». До ее совершеннолетия еще два года. И эти два года, полагаю, должны для нее пройти в выборе будущего жизненного пути.

— Мудрость отца — залог счастья детей. Так говорит наш народ…

Горячие пальцы еще раз сжали колено Мариты. «Ох, команданте, не надо искушать судьбу…» Девушка улыбнулась отцу и перевела взгляд на спокойные воды гавани. От теплого воздуха чуть колыхались контуры старинной испанской крепости у дальнего равелина. Напоенный пряными ароматами ветерок коснулся щеки, шевельнул локон и улетел прочь, подгоняемый неведомыми силами.

«Как было бы прекрасно, если бы когда-нибудь я смогла здесь жить…» Марита перевела взгляд с гавани на город вдали. Белостенные особняки спускались почти к самой воде, купаясь в оправе густой зелени. Отсюда не были видны стены, наверняка в рытвинах от выстрелов, улицы, изрытые окопами. Хотя, быть может, все это был лишь плод ее воображения и на самом деле все обстоит совершенно иначе: спокойные обитатели особняков собираются ужинать в кругу семьи, накрывают столы на верандах, уже окутанных вечерней тенью, и вполголоса беседуют о том, каким теплым выдался в этом году февраль.

«Да, я хотела бы здесь жить… — вновь подумала Марита. — Но не одна, конечно…»

Судя по тому, как спокойно и вольготно чувствовала себя большая мужская рука у нее на коленке, ей нашлось бы, с кем разделить здесь свою жизнь.

— Однако мне пора, капитан. — Команданте поднялся из плетеного кресла. — Не следует задерживать ваш лайнер. Расписание судов необходимо соблюдать неукоснительно. Иначе не видать Кубе туристов…

— Не буду вас задерживать, доктор Кастро. Я провел незабываемые минуты в вашем обществе, но расписание движения судов, вы правы, вещь бесспорная.

Герр Лоренц поднялся из своего кресла и протянул команданте руку. Тот ответил крепким пожатием, пусть рука капитана и утонула в его широченной ладони.

— Моя дочь проводит вас, команданте. Рад был знакомству.

Марита вскочила. Отец ненамеренно, но угадал ее желание — проводить, быть может еще раз в тесноте лифта ощутить тепло его тела, увидеть широкую белозубую улыбку перед тем, как проститься навсегда.

Кастро спокойно вошел в капитанский лифт, девушка поспешно закрыла решетчатую дверь.

Нет, объятий не было. Кастро прошептал:

— Дорогая, ведь у вас же в Нью-Йорке есть квартира?

— Да, — Марита недоуменно кивнула.

— Запишите мне свой номер телефона. Пусть мы не сможем видеться, но хоть изредка сможем обменяться парой фраз, Алеманита — маленькая немка.

Марита послушно взяла огрызок карандаша и записала цифры на картонной обложке порядком истертого блокнота. Лифт остановился. Команданте прикоснулся заросшей щекой к руке девушки.

— Адьос, кариссима!

— Прощайте, доктор Кастро…

Вряд ли команданте, сбегая вниз к таможенному катеру, слышал эти слова. Но Марита, раз за разом повторяла про себя звучное «кариссима».

«Жаль, что мы больше никогда не увидимся, доктор Кастро…»

Загремела в клюзах якорная цепь — еще несколько минут, и лайнер покинет Кубу. Впереди Нью-Йорк. Отец говорил, что подыскал уже для нее, Мариты, приличный университетский курс, который даст ей профессию и позволит самой выбирать свой путь.

Впереди Нью-Йорк, где она будет совсем одна. Где ей предстоит еще долго-предолго заставлять себя забыть жар тела и нежность объятий бородатого команданте.

* * *

Вот уже две недели Марита жила в Нью-Йорке. Отец и впрямь нашел для нее отличный курс — иностранные языки всегда кормили. Вот уже почти две недели Марита прилежно осваивала параллели в языках и отличия в синтаксисе. Ей было интересно, она чувствовала, что окунулась в совсем другую, не унылую и рутинно-повторяющуюся, а живую и неожиданно-поворачивающуюся жизнь. Воспоминание о порте Гаваны не то чтобы стерлось из памяти совсем, но определенно поблекло, удалилось. Еще немного, и оно станет таким же далеким, как все остальные воспоминания: холод рождественских дней, узенькие улочки родного города, прощальный поцелуй бабушки…

Дни теперь начинались со звонка будильника — отец не захотел, чтобы Марита переселилась в кампус, вот и приходилось вставать почти на час раньше, чтобы успевать к первой лекции. Немецкая любовь к порядку и пунктуальность делали свое дело: она не могла опоздать, не могла просто не появиться в университете. Новая жизнь властно брала девушку в плен. Марита чувствовала, что становится частью совсем другой страны, нового мира — нет, Нового Света.

Успокоенный за судьбу дочери, капитан Лоренц отбыл в новый круиз, теперь из Нью-Йорка на остров Тенерифе и в Лондон. В этот раз вместе с ним отправилась в путешествие и мать Мариты. Уютная квартирка в Бронксе почти весь день стояла пустой — и только по вечерам теплым светом встречала уставшую Мариту.

Вот и сейчас девушка заварила чашку чая и, завернувшись в связанный бабушкой плед, читала поэму Тениссона. Звучные строки сейчас совершенно не трогали душу.

И тут раздался телефонный звонок. Отчего-то Марита вздрогнула. Сняла трубку и обратила внимание, что рука предательски дрожит.

— Слушаю вас.

— Алеманита, это вы?

Его голос… Голова у девушки закружилась, из закрытого окна потянуло морским бризом.

— Команданте…

— Когда ты приедешь, алеманита, кариссима?