имени. Вот только ее реакция говорит, что мой необдуманный поступок оставил следы не только на ее теле. Она боится, запах ее страха почти невыносим так же как запах крови. В ушах бешено стучит ее сердце, непроизвольно снова начинаю считать дуры. Так легче не думать о том, как дрожит еще недавно смелая толстушка, как до бела сжимает собственные плечи, пытаясь то ли успокоится, то ли заставить себя разрыдаться от боли. Пульс перескакивает за сто тридцать — это уже паника, не просто ужас, а паническая реакция. Возникает довольно сильное желание схватить ее за плечи и затрясти, чтобы привести в себя. Она не должна так легко ломаться. Должна быть сильной для того что бы я перестал чувствовать вину за то, что вовлек ее во все это. Как же мне хочется, что бы она на самом деле была какой-то стервой, которую и ранить невозможно, а не слабой плаксой. Этот мир не для нее, она слишком слаба и беззащитна. В груди щемит от желания защитить, от оборотней, от всего мира, но главное от себя и своего зверя… Это связывание пробудило во мне желание защищать, а не владеть. Можно сказать, это его суть, зверь хочет владеть, я хочу оберегать. Но делаю ли я это на самом деле? Во мне играет мимолетное желание защитить и почти постоянная ненависть.

Выставляю всех за дверь, прекрасно зная, что нам лучше не оставаться наедине. Разговор не клеятся с самого начала, она все ещё пьяна, только на этот раз ее напоили что бы заглушить истерику. Что-то не так, ее поведение слишком истеричное. Только когда заставляю ее подняться на кресле и посмотреть себе в глаза, понимаю, что изменилось. В ее взгляде так и читается бессильная злоба, на то что никто не может изменить.

— Они тебе рассказали, — догадываюсь и не удерживаюсь от облегченного вздоха.

Все снова идет не туда, ее вид и эта обреченность во взгляде бесят. Все в ней просто бесит, самое ее существование бесит! Мы ссоримся, как обычно, не следя за словами. Мне просто крышу сносит от злости, так что несу всякий бред, о том, что рад от нее избавится, зачем-то захотел припугнуть с помощью Ильнара в роли покровителя и весь подобный бред. Мне просто до сумасшествия хотелось ее испугать, сделать ей больно, в плане эмоций. Вот только я не рассчитывал, что смогу вернуть ее в состояние взбешенной стервы так быстро, заставив бросаться в себя чем попало. Мы оба злые, вот только на моей стороне сила и минимализм в деталях интерьера кабинета. После словесной перепалки и развала всей мебели в кабинете, она удивляет меня.

— Ты прав, — шепчет она серьёзно, так что я забываю о своей злости.

Только сейчас замечаю, что она выглядит слабой, скорее той, что вытерпела многое и не сломалась, только нагнулась, чтобы приспособится. Если подумать, она вид из тех ребят, что предпочитают не решать все кардинально, то что скажут, то и делает. Вот только со мной все не так, ей как будто тоже сносит крышу рядом со мной. Ирония, последовавшая ха этой фразой, не удивила, только взбесила, потому что она была права. Я и правда втянул ее в эти разборки, вот только есть один факт, с которым я не согласен.

— ЭТО ТВОЯ ВИНА! — кричим мы друг на друга со злостью.

Как так получилось, как так закрутилось? Запах ее крови повсюду, она с сумасшедшей улыбкой пачкает ею мою щеку. По телу идут мурашки, мы слишком близко.

— Кай, — зовет она с той же улыбкой, заставляя понять, что хочу ее больше, чем убить.

— Заткнись, — пытаюсь убрать туман с головы, но получается плохо.

— Скажи, чего ты сейчас хочешь больше: поцеловать меня или ударить?

Она не угадала, ибо мне хочется куда больше, чем поцелуя, и сделать ей куда больнее чем может быть от удара. Но я наклоняюсь, принимая эти ироничные слова как призыв к действию. Правда она все портит, играя для меня роль уверенной в себе стервы. Мы оба знаем, что она не такая, но продолжаем игнорировать этот факт. Наша очередная перепалка закончилась поцелуем, пускай только в наказание для болтливой толстушки. Не знаю, что на меня нашло, сто процентов все дело в связывании. По-другому от чего мне так хотелось снова поцеловать ее? Она же страшная, бесит меня до чертиков. Но от чего хотелось почувствовать, что ее слова не имеют значения, они все лгут, как и мои. Останавливаю себя только силой воли, хотя зверю этого безумно мало и мне кажется тоже.

— Вот только не надо меня и сейчас бить, в прошлый раз хватило сотрясения, — язвит моя толстушка, слегка развеивая туман с головы.

Повсюду ее сладкий запах, она хоть понимает, что творит со мной? Хотя ей наверняка плевать на то, что она сотворила с моей жизнью и мне почему-то в этот момент тоже. Нагибаюсь что бы снова поцеловать, но она снова все портит своей очередной фразой.

— К тому же ты целуешься так себе. Юрка целуется лучше, — с насмешкой говорит эта толстуха намеренно выводит из себя.

Сравнивать меня и брата — не глупо ли? Мы совсем разные, это и ёжу понятно. Такое впечатление что она сама нарывается, ощупывает таким способом грани дозволенного поведения со мной. Даже не представляет с каким огнем играет, видела же как быстро сносит крышу от ревности, а все равно ведет себя так. Ненормальная, но я еще больше ненормальный. Потому что думаю, что она делает это специально, хочет заставить меня ревновать.

— Если бы я не знала какой ты самовлюбленный моральный урод, то решила, что ты и ПРАВДА ревнуешь меня к Юрочке.

У меня слегка дергается глаз от упоминания имени брата в таком ключе, или от того что кажется я угадал. Вот только не понимаю, зачем ей это нужно, выглядит так, как будто эта толстушка втрескалась в меня.

— Я? — смеюсь нервно, не нравятся собственные мысли.

Отпускаю ее отхожу к дивану, мне нужно присесть, а то от усталости и нервотрепки уже голова идет кругом. Она в меня влюбилась? Да ладно, что бы так не говорил Ваня, новость о том, что мы связаны ее совсем не изменила, только заставила вести себя ещё больше как стерву.

— Ты то унижаешь меня, то бьешь, то целуешь… Может тебе стоит уже определится: чего тебе от меня надо? Или хотя бы оставить меня в покое.

Если бы я только мог это сделать, если