знаю, как сильно ты скучаешь по маме.

Стискиваю зубы.

– Но на этот раз ты зашел слишком далеко…

– Потому что залез в окно к подруге? – возмущенно переспрашиваю я.

– Потому что ты не сожалеешь ни о едином своем поступке или сказанном слове. Делаешь что хочешь, когда хочешь. – Он встает, и его плечи устало опускаются. – Мне за тебя стыдно, – повторяет он.

– Мне все равно. – Я тоже встаю. Надоел весь этот идиотский разговор.

– А не должно быть. Потому что я твой отец, и другой семьи у тебя в этом мире нет, Феннели.

Наши взгляды снова встречаются, и я дергаюсь, увидев его глаза. В них осуждение. Отвращение.

– Мать бы тебя стыдилась.

Моя рука дергается вперед прежде, чем я успеваю себя остановить. Это рефлекс, инстинкт, призванный защитить меня от волны боли, которую несут в себе его слова.

Мой кулак с треском встречается с челюстью отца.

Он отшатывается в шоке. Мы оба ошеломлены. Мои костяшки покалывает, а я смотрю на руку, непонимающе моргая. Она словно мне не принадлежит.

Я никогда его раньше не бил. А он никогда не бил меня. Побои не были частью наших отношений.

Папина грудь тяжело вздымается. Он делает несколько глубоких вздохов. Проводит большим пальцем по месту, куда я его ударил, двигает челюстью.

– Пап. Я… – «Прости». Хочу извиниться.

Но он уже проходит мимо.

– Возьми себя уже в руки, – говорит он, не оборачиваясь.

– Куда ты? – спрашиваю я вслед.

– Домой. – Он все еще не смотрит на меня. Мне приходится подбежать к двери, чтобы вообще его услышать. – Домой, к жене. А ты отработаешь свое наказание без единой жалобы. Увидимся в День благодарения.

А потом он уходит прочь, и я почти падаю на пол, потому что мои ноги внезапно отказываются держать вес моего тела. Доковыляв до стула, я тяжело сажусь на него, повторяя папину побежденную позу ранее, уткнувшись лицом в ладони. Одна из них все еще ноет.

Я врезал своему отцу по челюсти.

Господи.

«Мать бы тебя стыдилась».

Я сижу, сгорбившись, едва чувствуя собственный пульс, и непрерывно прокручиваю в голове все, что он сказал. Слова вертятся по кругу, и я теряю способность сопротивляться выводу, пускающему корни в моей голове.

Я и есть неудачник.

Мама бы и правда меня стыдилась.

И я не имею никакого права позволять девушке вроде Кейси себя любить.

У меня вырывается приглушенный ладонями стон. Черт возьми. Что я вообще с ней делаю? Знал же, с самого первого нашего разговора знал, что она для меня слишком хороша. Она девушка, которая спасает раненых зверушек и держит их в коробочке у кровати. Она девушка, которая прощает, когда не следует, и забывает то, что стоит помнить.

Надо просто дать нашим отношением закончиться. Они уже закончились, черт подери. Она бросила меня. И правильно сделала. Но вместо того чтобы смириться с этим, я лез, и пытался, и боролся, чтобы вернуться к ней. И зачем? Чтобы она застряла с придурком, который слишком много пьет, который, возможно, ее чуть не убил?

Она заслуживает лучшего.

В сто раз лучшего.

Глава 36

Кейси

– Спасибо, – говорю я, встав в дверях.

Отец смотрит на меня поверх края чашки. Он сидит у себя в домашнем кабинете и пьет чай. Перед ним лежит раскрытая книга – я подарила ее ему на прошлое Рождество, исторический пересказ Столетней войны. Весь день сидит у себя и читает.

– Я знаю, ты хотел его исключить, – продолжаю я, когда папа ничего не говорит. – Но я тебе клянусь, он ничего такого не сделал. Фенн виноват только в том, что пришел, когда был мне нужен.

На его челюсти дергается мускул.

– Вообще ничего не скажешь?

Папа ставит чашку на стол.

– А что ты хочешь от меня услышать?

– Не знаю. – Тереблю в пальцах рукав. – Хоть что-нибудь.

– Хорошо. Вот тебе что-нибудь. Если я еще раз найду в твоей комнате парня посреди ночи и, если в моей власти будет его исключить, он будет исключен. А ты до конца школы будешь обучаться дома. Все поняла?

– Да, – сжато говорю я.

– И я ожидаю, что ты сдержишь свое обещание, – со строгим взглядом добавляет он.

– Сдержу.

Этим утром, когда мы целый час разговаривали и я защищала свой тезис, почему Фенна нельзя сильно наказывать за эту ночь, одним из папиных условий было, чтобы я снова начала посещать психотерапевта. Еженедельно. Особого восторга у меня это не вызвало, но доктор Энтони не такая уж и плохая и это показалось мне справедливым обменом на то, что Фенн останется в Сэндовере.

Но он будет мне должен. Прямо сегодня вечером этот должок и прикроет – ничего меньше правды о выпускном я от него не приму.

– Слоан поставила лазанью в духовку, – говорю я. – Сказала, к семи будет готово.

Папа кивает и тянется за книгой.

– Тогда увидимся за ужином.

Свободна.

Закрыв дверь, я закатываю глаза. Да, я поняла, он зол, что поймал Фенна в моей комнате. Но блин, не такая уж это и серьезная трагедия.

Выйдя в коридор, я достаю телефон из кармана кофты на молнии.

Я: Эй, планы в силе? Ужинаем в семь, так что к девяти освобожусь. Встретимся на тропинке к озеру?

Фенн что-то печатает, но его точки появляются и исчезают, кажется, целую вечность. Мне надоедает ждать, так что я поднимаюсь по лестнице, чтобы сходить в душ и переодеться перед ужином.

Телефон жужжит, когда я захожу в комнату.

Фенн: Мне больно это говорить, но ты была права. Между нами должно быть все кончено. Я не тот, кто тебе нужен, Кейси. Прости меня.

Я смотрю на сообщение.

Проходит секунда. Две. Три. Десять.

Продолжаю смотреть. Словно вот-вот пойму, что в нем написано. Даже перепроверяю, точно ли это английский, потому что мой мозг не разбирает буквы. Глаза видят слова «кончено» и «прости», но явно же это глаза меня подводят и что-то читают не так. Не может быть, чтобы он вот так порвал со мной.

Через текст.

Это же возмутительно.

Пульс слабеет и замедляется. Отправляю в ответ два слова.

Я: Ты серьезно?

На этот раз он отвечает сразу.

Фенн: Да. Мне очень жаль. Но тебе нужно меня забыть.

Выдыхаю медленно, размеренно. Теперь пульс начинает ускоряться. Быстрее и быстрее, пока не превращается в разгневанный грохот между ушей.

Поверить не могу. Этот гад целый месяц пытался вломиться обратно в мою жизнь, как