крепились вместительные колбы с выходящими из них длинными гибкими трубками для капельниц.

Я залез внутрь и поморщился — пахло тут действительно как в медицинской клинике, да и убранство не слишком-то отличалось. Разве что забитые книгами шкафы, обои и картины выбивались из общей атмосферы больничной палаты. Скользнув взглядом по потертым переплетам, я отметил обилие приключенческих романов. На полотнах в рамах изображались дальние берега, корабли и бескрайние горизонты. Проводивший большую часть жизни в кровати Николай Шереметьев грезил странствиями и приключениями.

Печально…

Быстрый обыск помещения не принес никаких результатов. Порывшись в шкафу с одеждой, я бесцеремонно вытащил оттуда пару сорочек, которыми быстро смахнул дождевую влагу со своей одежды, после чего тщательно вытер и обувь, чтобы не оставлять мокрых следов. Грязные сорочки отправились под кровать, а я крадучись направился к двери, за которой разлилась гнетущая тишина.

Коридор оказался пуст. Вспомнив короткую экскурсию Николая, я осторожно подергал ручки дверей — все оказались заперты, кроме одной — той, что вела в библиотеку. Искусство скрытного взлома замков в перечень дарованных драгуном сил не входило, так что мне пришлось довольствоваться тем, что есть и начать обыск отсюда.

Проникнув в библиотеку, я замер и прислушался. Как и положено в подобных местах, здесь царила тишина. Лишь ливень хлестал по окнам и колотил по подоконникам. Это играло мне на руку. Шагая по мягким коврам, заботливо поглощающим любой шорох, я добрался до лестницы, соединяющей все три этажа особняка Шереметьевых.

Внизу тоже никого не оказалось, так что мне удалось добраться до коридора первого этажа незамеченным. Прежде чем открыть дверь, я замер, размышляя над тем, как поступить дальше. Только моя ладонь легла на ручку двери, как внимание привлекли торопливые шаги и стук по металлу.

— Госпожа, он уснул, — раздался тихий женский голос.

Лязгнули замки, с тихим скрипом открылась тяжелая дверь, и голос Шереметьевой спросил:

— Сколько сонного порошка ты добавила в еду?

— Как вы и сказали, барыня, ложку, — торопливо отозвалась, судя по всему, горничная.

— Хорошо, — звук одних шагов отдалился, потом снова приблизился.

Видимо, графиня возвращалась зачем-то в лабораторию. Опять скрипнула дверь и уже знакомый лязг свидетельствовали о том, что дверь закрылась. Теперь уже женщины пошли по коридору вдвоем: неспешные и величавые шаги смешивались с быстрыми и суетливыми.

Приоткрыв дверь и убедившись, что путь чист, я выскользнул наружу и крадучись пошел следом. Графиня Шереметьева и горничная проследовали в гостиную, где на диване у камина спал Николай. Пригибаясь так низко, как это возможно, я пробрался внутрь и притаился за массивным креслом.

Людмила Валерьевна склонилась над покрытым испариной лицом внука и коснулась его лба, а затем и шеи, проверяя пульс.

— Свободна, — властно велела она горничной и та, поклонившись, поспешила покинуть гостиную.

К такому я оказался совершенно не готов. Если женщина на ходу повернет голову, то точно меня заметит и…

Не успела эта мысль молнией пронестись в моей голове, как тени вокруг начали сгущаться, накрыв меня своим невесомым плащом. Горничная прошла буквально в паре шагов и даже не остановилась.

Мысленно поблагодарив Чернобога за очередную силу, я выглянул из-за своего укрытия и увидел, что в сморщенных руках ворожеи появился шприц с длинной иглой. Она уверенным движением вонзила ее в шею Николая и принялась вводить ему темную вязкую субстанцию, подозрительно похожую на кровь черноглазого существа из парка.

По комнате растекся едва уловимый запах аммиака. Николай мелко задрожал, но вскоре затих. Дыхание его выровнялось, мышцы расслабились, на бледных впалых щеках выступил румянец.

Людмила Валерьевна поцеловала внука в лоб, после чего взяла с низкого столика книгу, селя рядом с Николаем и начала читать ему вслух о том, как отважные мореплаватели отправились в очередную экспедицию по затянутым льдами морям.

Но мнимая идиллия продлилась недолго. Я невольно вздрогнул, когда услышал, как Николай Шереметьев, не открывая глаз, заскрипел зубами и застонал.

— Нет, — испуганно выдохнула старая ворожея, и книга, которую она читала внуку, упала на пол. — Нет! Только не снова. Она же обещала!

24. Сделка

На крик Шереметьевой в гостиную вбежала запыхавшаяся горничная и растерянно замерла посредине комнаты.

— Где Аким⁈ — воскликнула Людмила Валерьевна. Она бросилась к внуку и перевернула его на бок, чтобы тот не захлебнулся идущей изо рта пеной.

Тело Николая скрючило судорогами, голова мелко тряслась, глаза закатились. Находясь в бессознательном состоянии, он сжал кулаки настолько сильно, что ногти впились в кожу ладоней до крови.

— Не вернулся Аким, барыня! — горничная попыталась удержать больного от бесконтрольных действий, но тот дергался настолько сильно, что отбросил женщину в сторону и свалился на пол.

— Проклятье! — старая ворожея тоже попробовала удержать внука, но едва устояла на ногах. — Нужно отнести его в лабораторию.

— Но как⁈ — горничная так и не смогла подступиться к дергающемуся на полу Николаю.

Вдвоем женщинам кое-как удалось ухватить парня под руки и приподнять, но очередной его припадок отбросил их в стороны. Сам Шереметьев ударился головой о пол в опасной близости от острого угла тумбы.

— Мы с вами не сдюжим, барыня, — запричитала горничная и закричала, что было сил. — Аким!!!

Она продолжала голосить, но я знал точно — Аким не откликнется. Между тем клочья пены на синих губах молодого графа окрасились кровью. Счет шел уже на минуты.

— В сторону! — проклиная себя за глупость, я сбросил покров из тени, выпрямился во весь рост и рванулся к сокурснику.

Решение бесспорно являлось импульсивным и необдуманным, но я не мог просто смотреть на то, как в муках умирает человек. При эпилептическом припадке пострадавшего нельзя транспортировать и дергать, но у меня не было твердой уверенности, что у Николая именно эпилепсия. Учитывая то, что он сам рассказал мне и Льву о своем недуге, тот имел весьма специфическую природу и, если кто и знал, что делать, то это Людмила Валерьевна.

При помощи дарованной проклятым драгуном силы я легко поднял дергающееся тело Николая. Хрупкое и болезненное, оно показалось мне практически невесомым, но напряженным, словно натянутая до предела струна: дернешь неосторожно — вмиг порвется.

— Что ты тут?.. — старая графиня отшатнулась.

— Потом! — рявкнул я, широкими и стремительными шагами проходя мимо с Николаем на руках. — Открывай лабораторию! Живо!

Людмила Валерьевна колебалась лишь мгновение, после чего сорвалась с места и обогнала меня. Горничная бестолково причитала и семенила