В «Оленьем бору» все тоже вращалось вокруг прекрасной маркизы. Начиная с драгоценной статуи, изображавшей юную Белинду, заканчивая портретами матушки, на которые можно было наткнуться в каждой комнате особняка. Такой чести избежали разве что чуланы да конюшня, в которой Андэр и предпочитал проводить большую часть времени.

Видит небо, если бы не лошади, юный граф во сто крат сильнее скучал бы по неприветливому «Орлиному приюту». Страшная школа даже казалась привлекательной, так как там у Андэра появился друг. Дылда не раз и не два вступался за более субтильного товарища, впрочем, как и он за него. Рассвирепев, Андэр забывал про страх и мог выйти против десятка обидчиков.

Правила школы запрещали ученикам сообщать кому-либо свое настоящее имя и род. Присваиваемое прозвище могло меняться в зависимости от успеваемости и поведения. Именно в «Орлином приюте» Андэр надел свою первую маску, защищающую чувствительного мальчика, обиженного на родителей за то, что в их сердцах для него не нашлось места.

Она не была материальной — маска, которую нельзя потрогать. Это была эфемерная защита, состоявшая всего лишь из слов, манеры держаться, имитации чувств…

Но она помогла.

Он стал сильнее.

Со временем количество масок росло. Андэр обнаружил, что ему уже ничего не стоит изобразить из себя и простофилю, едва складывающего на пальцах, и записного волокиту, блещущего искрометным юмором и расточающего комплименты. Скрываться за этими образами было проще и удобнее, чем раз за разом в душе истекать кровью от обиды. Свое сердце Андэр надежно спрятал, если не похоронил, под множеством личин, которых становилось все больше. По крайней мере так ему казалось.

На собственном опыте убедившись, насколько разрушительным может быть чувство, Андэр избегал эмоциональных привязанностей. Друг и конь — единственные исключения.

С Аграном они пережили множество болезненных испытаний, наказаний, издевательств. Их приятельству потребовалось несколько месяцев, пока будущий император смог довериться и рассказать товарищу о своем происхождении. С годами их дружба переросла в братство. Совместная тайная работа лишь упрочила эту связь.

Свободолюбивого Андэр выбрал жеребенком. В тот день он узнал о смерти отца и почувствовал себя свободным от тяжких оков. Чувство было настолько острым, что новый маркиз Каларон не смог удержать порыв и запечатлел его в имени прекрасного создания, доверчиво ткнувшегося носом в выставленные ладони. Вороной получил вкусный сухарь, а Андэр — верного друга.

Пожалуй, только эти двое — верный конь и император — могли бы засвидетельствовать, что он человек с горячим и отзывчивым сердцем. Сам Андэр искренне считал себя неспособным на глубокие чувства. В том числе на любовь. Даже больше — она была табу. Маркиз так долго отрицал это чувство, что в какой-то момент сам потерялся среди личин, в которых прятал от боли свое истинное «я».

Ледяная оболочка, за которой скрывалась пустота, несущая покой, — вот как он о себе думал до встречи с среброволосой девушкой, больше напоминавшей девочку — слишком юную, чтобы выглядеть опасной для холодного сердца.

Когда же все переменилось?

Боль от мысли, что Виола покинет «Олений бор» и забудет злосчастного опекуна, во много раз превосходила ту, что заставила Андэра нацепить на себя маски притворства и отчуждения.

Защитная оболочка треснула, обнажив силу его чувств, готовых вот-вот вырваться наружу.

От этого Андэру стало еще горше. Он осознал, что много лет обманывал не только окружающих, но и себя. Он просто малодушный обманщик…

Так достоин ли счастья такой маркиз Каларон?

Нет. Ни за что на свете он не станет неволить девушку, ставшую его первой и, возможно, единственной любовью.

Виола не желает его видеть? Что ж, Андэр соберет все силы, скроет боль и отчаяние — он отпустит ее.

Даже если это убьет одного глупого самонадеянного маркиза…

Среди бурных событий, произошедших в «Оленьем бору», жертвами первой любви стали не только Виола и Андэр. Была и особа, которой повезло намного больше. По крайней мере ей так казалось.

Эри Стиранн, ранее не замеченная в излишней набожности, теперь не могла остановиться и ежечасно славила Единого Творца, пославшего ей возлюбленного! И пусть на людях камердинер его сиятельства почти не обращал на нее внимания, но те тайные радости, лучше других свидетельствовавшие о его чувствах, не прекращались ни на день. Всякий раз, возвращаясь, в свою скромную девичью комнату, Карри находила на подушке новый цветок. И это не единственные подарки, которые она получала. К серебристым шпилькам добавились изящный веер и прелестное кружево, которым увядающая дева в тот же вечер украсила ворот самого нарядного из всех пяти серых платьев, что составляли весь ее гардероб.

Секретарь вдовствующей маркизы вздыхала всякий раз, когда златовласый красавец Бормо проходил мимо, почти ни разу не удостоив ее даже взглядом. Эри Стиранн понимала, что таким образом камердинер защищал их чувства, но избавиться от ревности не могла. И Творец свидетель, ей было чего опасаться!

Вернее, кого…

Кто бы мог подумать, что еще одна девица, презрев благородное происхождение, положение в обществе, общественное мнение и прошлые матримониальные планы, с таким энтузиазмом включится в охоту за прекрасным блондином.

Энергия, с какой леди Синегад взялась преследовать камердинера его сиятельства, внушала определенные опасения. А ведь вдовствующая маркиза надеялась, что дочь жившего по соседству барона уедет первой!

Бедная Карри и не подозревала раньше, что способна на такую лютую ненависть, с какой наблюдала, как во всех смыслах страшная девица поджидает любое появление Бормо. Тития увязалась за камердинером даже на кухню, где обедали слуги! Она, баронская дочка, презрительно обращающаяся с горничными и никогда не замечающая другую прислугу, как ни в чем не бывало, заявилась на ее, Карри, законную территорию. После того случая любимое платье секретаря ее сиятельства обзавелось жирным пятном от пролитого супа, которое Карри не знала, как вывести…

После поразившего всех слуг появления Синегадины на кухне (да, Карри тоже додумалась до этого так и просившегося на язык прозвища) Джурс стал относить поднос с едой в покои маркиза или комнату камердинера. Видимо, Бормо предпочел обедать там.

Эри Стиранн была готова по волоску повыдергать жидкие волосенки баронской доченьки, которая лишила Карри возможности чаще видеться с возлюбленным. Бормо не подавал виду, что расстроен, но девичье сердце не обманешь! Секретарь вдовствующей маркизы была абсолютно уверена, что красавец-камердинер переживает из-за того, что не может встретиться с ней. Ведь судьба к ним жестока — они оба вынуждены быть в услужении и над своим временем не властны.

Дулька была права. Камердинер Бормо, он же император Гевратской империи, был чрезвычайно занят. Ему приходилось таиться, как змея, быть ловким, как алтуветская обезьянка, и скакать в отрыв, как призовой скакун, и все ради того, чтобы избежать встречи с девицами разной степени озабоченности любовными, а то и матримониальными планами.