Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оглядевшись по сторонам, Мальцев не рискнул расположиться надолго. Сбросил рюкзак прямо на гальку, поздоровался с теми, чьи лица за эти десять дней стали до боли знакомыми, быстро разделся и направился к морю. Виктор медленно вошел в воду, сторонясь резвящихся детей, и, набрав полную грудь воздуха, красиво нырнул. Потом долго фыркал, отплевываясь, не зная, как дальше распорядиться своим телом, какое положение придать ему в пространстве. За последние восемнадцать лет он знал единственную точку опоры – собственную жену. Но в отличие от Архимеда мир переворачивать не собирался. Просто если Тамара отсутствовала рядом, Виктор переставал понимать про себя и про то, что вокруг.
Об удивительной привязанности Виктора Сергеевича Мальцева в миру ходили легенды, после знакомства с которыми лица мужского пола презрительно крутили пальцем у виска, а женщины устремляли взор к потолку и отчаянно завидовали той, на которую «ни за что ни про что» свалилось счастье – не пьет, не бьет, слова грубого не скажет, на руках носит, по дому помогает… А что небогат, так не беда это. Главное, чтоб мир в семье и покой. В тесноте, да не в обиде! С милым рай в шалаше! И везет же дурам! Стервам этим! Какого парня!..
За восемнадцать лет существования семьи Мальцевых возникла четкая оппозиция в позициях.
На левом фланге расположились поклонницы Виктора Сергеевича, среди которых чинно выступали просто мама, Тамарина мама, Тамарины тетки, сотрудницы Виктора, сотрудницы Тамары, соседки и их мамы, мамы Марусиных одноклассников и еще несколько молодых особей, проходящих под названием «стажерки и практикантки».
На правом фланге держала оборону группа поддержки Тамары Мальцевой.
Центристская позиция принадлежала друзьям семьи, тайно поддерживающим силы либо левого, либо правого фланга.
Пожалуй, единственным подлинным конформистом в вопросе распределения голосов выступала Маруся Мальцева, с недавних пор взявшая на себя ответственность за репутацию семьи.
– Какой у тебя замечательный папа! – закатывали глаза левофланговые.
– У меня и мама ничего, – спокойно и взвешенно добавляла девочка.
– Да… мама у тебя – то, что надо! – восхищенно провозглашал правый фланг.
– И мама – то, что надо, и папа – то, что надо, – мудро замечала Машка, цементируя родительский союз. При этом она, естественно, догадывалась, что предки ее далеки от идеала, но, движимая корпоративной солидарностью, вслух об этом заявлять не собиралась, а копила аргументы впрок. На всякий случай.
Аргументы младшей Мальцевой всегда были удивительно кстати и абсолютно некстати, если смотреть на ситуацию глазами ее родителей. Чаще всего они начинались словами: «Ты же говорила!», «Сами говорили…», «А помнишь?», «Ты же тоже так делаешь!».
Вообще, жизнь бок о бок с Марусей напоминала ее родителям роковое соседство с миной замедленного действия, да еще и с неотлаженным часовым механизмом. Сиди и думай – то ли взорвется, то ли нет. Супруги Мальцевы, так им казалось, жили в ожидании катастрофы с момента Машкиного рождения. По этому поводу Тамарина свекровь недоумевала:
– В кого это она? Витюшка был ти-и-и-ихий! Споко-о-ойный! Ни одной машинки не сломал! – с гордостью сообщала она невестке.
– Что, прям ни одной?! – притворно изумлялась Тамара.
– Ни одной, ни одной. Все дети ломают, кричат, бегают. А этот сядет в уголок и сидит. Не то что эта…
Впрочем, «эту» свекровь отчаянно любила: одаривала и тискала. Особенно большое внимание Галина Петровна уделяла интеллектуальному развитию девочки. Делать это свекровь предпочитала в стихотворной форме:
Я сижу на вишенке,
Не могу накушаться,
Деда Ленин говорит:
«Надо маму слушаться!»
– Она у тебя ни одного стишка не знает, – строго констатировала Галина Петровна пробелы в воспитании.
– Зна-а-аю! – орала Маруся и требовала внимания:
Я си-жу на ви-и-и-шен-ке…
– Не могу накушаться, – продолжала Тамара.
– Откуда ты знаешь? – подозрительно вопрошала девочка. – Бабуля научила?
Мальцева отмалчивалась, возлагая надежды на детский сад и начальную школу. Напрасно! За три года в дошкольном заведении, гордо именуемом «Центр интеллектуального и творческого развития № 72». Маруся запомнила три стихотворения следующей тематики: «Осень», «Новый год», «8 Марта».
В начальной школе ситуация выглядела аналогично. Авторы программы по литературному чтению рассчитывали на плодотворное сотрудничество с родителями, а потому свои требования ограничили знанием не более трех-пяти стихотворений. И это в течение четырех лет!
Посетив подряд несколько школьных выступлений, Тамара пришла к неутешительной мысли о том, что поэзия для ее дочери являлась абсолютно чуждым явлением.
– Машка, – теребила Мальцева девочку. – Кто твой любимый поэт?
– Пушкин, – не сомневаясь, заявляла та, обливая дорогостоящим елеем материнскую душу.
– И что тебе у него нравится? – упорно лезла на рожон Тамара.
– «Смерть раба», – информировала ее дочь. – «И у-у-у-мер… бе-е-е-еднай… ра-а-б у но-о-ог, – подвывала Маруся, – не-по-бе-дит-нава владыки».
– А дальше?
– А дальше – нету.
– Чего нету?
– Ничего. Ни раба. Ни владыки.
– Неужели, Машуля, нельзя доучить до конца?
– А зачем? И так все ясно.
– Что тебе ясно?
– Главное зло, мамуля, сосредоточено в человеческой душе. И одна из его форм – это рабство. Своим стихотворением Пушкин заявляет о необходимости преодолеть раба в себе самом. Выдавить по капле! Истинная свобода – в нас самих, мамочка, – на память процитировала Маруся фрагмент материнской лекции.
Тамаре стало грустно. Она поделилась с мужем. Виктор расстроился и упрекнул ее в том, что ребенок оказался лишен детства и материнского внимания. Мальцева решила реабилитироваться, наверстать упущенное и привела дочь на работу – в храм просвещения и науки областного значения.
Машка, почувствовав значительность момента, явилась на кафедру литературы с томиком Блока в руках.
– Что ты читаешь? – поинтересовалась доброжелательная коллега Тамары.
– Вот, – скромно призналась Машка и протянула книгу.
– Блок?
– Блок, – подтвердила Маруся и опустила глаза.
– Неописуемо! – ахнула кафедра и взорвалась аплодисментами.
– Зачем ты Блока притащила? – пытала Тамара дочь по дороге домой. – Ты же его не читала.
– Не читала.
– Тогда зачем?
– Так просто, – незамысловато ответила девочка, всем своим видом показывая неуместность материнских вопросов.
«Так просто» Маруся прихватывала с собой не только Гоголя, Чехова и прочих классиков. Так же просто она обращалась со всей литературой, расположенной на пяти нижних полках огромного стеллажа с родительскими книгами, до которых могла легко дотянуться.