Конечно, Клемент готов был помочь. Решили, что на данный момент нет смысла тратить время и заезжать к Беллами, которого к тому же может не оказаться дома. Девочкам имеет смысл отправляться сразу по трем наиболее очевидным маршрутам от Хаммерсмита до Камден-тауна. Клемент припомнил, что любивший пешие прогулки Беллами раньше обычно шел с Анаксом от своей квартиры до Клифтона через Риджентс-парк, Гайд-парк и Кенсингтон-гарденз. Но трудно сказать, каким путем он добирался от Риджентс-парка до Гайд-парка, а потом от Кенсингтон-гарденз до Брук-Грин. Не существовало определенного маршрута, к тому же, как они общими усилиями вспомнили, Беллами любил ходить окольными путями, заодно изучая разные места. Иногда он прогуливался по каналу Маленькой Венеции или посещал музей Виктории и Альберта, а совсем недавно, когда Анакс еще жил с ним, Беллами заходил в Бромптонскую молельню[49]. В общем, вариантов было множество, но им пришлось быстро выбрать три наиболее вероятных маршрута. Какой дорогой скорее всего могла отправиться Мой, представляя путь Анакса? Все с готовностью согласились, что Клемент поедет на машине по Кенсинггон-Хай-стрит, осмотрит берега Серпентина, проедет по Бейсуотер-роуд, мимо Марбл-Арч, по Бейкер-стрит и по Албани-стрит, заглянет в Риджентс-парк. Алеф на велосипеде проедет по Кромвель-роуд, пройдет по Гайд-парку, потом по Глостер-плейс и Марилебон-роуд и заглянет в Риджентс-парк. Тем временем Сефтон на велосипеде должна прокатиться по Хаммерсмит-роуд, Кенсингтон-Черч-стрит, Пембридж-Виллас, Уэстборн-Грув и Бишопс-Бридж-роуд, потом пересечь канал, проехать на Бломфилд-роуд, Сент-Джонз-Вуд-роуд и направиться навстречу Алеф по Принц-Альберт-роуд и через Риджентс-парк.

Пока девочки в садовом сарае проверяли шины и фары, Клемент и Луиза ненадолго остались одни. Клементу, забывшему на краткий миг о своих ужасных проблемах, сразу захотелось сказать ей нечто важное, возможно, покаяться во всех грехах и получить полнейшее прощение. Чувствуя эти желания, он также подумал о том, какой же он трус и лжец и как безвозвратно погряз в этой отвратительной истории. Клемент также ужасно проголодался, и ему захотелось попросить Луизу дать ему что-нибудь перекусить.

— Прости меня за то, что я такой лжец и дурак, в общем, совершенно никудышный и презренный слабак, — наконец сказал он.

— Я люблю тебя, — ответила Луиза.

Он обнял ее, и они постояли немного, закрыв глаза и прижавшись друг к другу.

Анакс хотел убежать с того самого ужасного мгновения, когда понял, что Беллами приходил в Клифтон не для того, чтобы забрать его домой. Он не скулил, не царапал дверь и вообще не делал никаких глупостей, которые могли бы выдать его намерения. Пес вел себя спокойно и крайне настороженно. Он любил и понимал Мой, но порой невольно смотрел на нее укоризненно, чувствуя, что она тоже понимает его. Значительно меньше Анаксу нравилась Луиза и еще меньше — Сефтон и Алеф. Все эти люди были чужими, в их доме еще витал кошачий запах Тибеллины, различаемый только одним Анаксом. Горюя о прошлом, пес терпеливо выжидал, понимая, что его добрые захватчики заботятся о том, чтобы он не потерялся и не стал бездомной собакой. Иногда он притворялся, что счастлив, а иногда действительно бывал счастлив, когда на краткий миг забывал о своем большом горе. Он вовсе не размышлял о том, почему лишился любимого хозяина, того, кому беззаветно отдал свою жизнь. Он просто чувствовал, что никто другой не сможет заменить его. Он не верил, что хозяин отказался от него или счел его недостойным, не мог даже представить этого. Не представлял Анакс и того, что его хозяин мог умереть, поскольку не сознавал пока, что такое смерть. Он страдал лишь от мучительной и противоестественной разлуки с любимым хозяином и от крайне губительной несправедливости мира, допустившего их расставание. Конечно, он ждал, потом надеялся, потом верил в возвращение хозяина. И лишь недавно понял, что возвращения не будет и что именно ему, Анаксу, надо отыскать своего господина, который, вероятно, попал в беду или тоже в плен и ждет его где-то в безутешном горе. Не сомневался Анакс и в торжестве подлинной силы животного магнетизма, способной в нужное время указать ему путь к хозяину. Миг свободы, безусловно, настанет. Этот миг воспринимался Анаксом как почти мгновенное воссоединение. Если ему только удастся убежать, то он найдет любимого хозяина, и тогда все будет прекрасно, тогда заполнится ужасная пустота, порожденная его отсутствием. Очень туманно пес представлял, как будет действовать, оказавшись на воле. Он просто знал, что, освободившись, сразу получит нужные указания.

Момент наступил совершенно неожиданно, подобно вспышке молнии, сразу расколовшей до боли печальную и знакомую обстановку. С него сняли ошейник, его завтрак сильно задержали, но потом все-таки приготовили, и он тихо лежал на кухне, положив голову на лапы. А вскоре вдруг начался какой-то переполох, раздался плач, появилась Мой, вся мокрая и грязная, и обитатели дома тоже начали возбужденно кричать. Анакс огорчился и хотел залаять. И вот тогда-то он увидел, что все сгрудились возле лестницы, а входная дверь осталась распахнутой. Сомнения длились какое-то мгновение, лишь секунду некое малодушие удерживало пса на месте. Но решимость быстро вернулась, он сбежал по ступеням крыльца, повернул направо и скрылся в лабиринте улочек.

Анакс бежал так быстро, что прохожие оборачивались на него и вновь оборачивались в другую сторону, ожидая увидеть там какого-то ужасного преследователя, побудившего пса мчаться с такой сумасшедшей скоростью. Едва оказавшись на улице, Анакс понял, что отлично знает нужную дорогу, его вело чутье. Он был уверен, что обретет эти знания в нужный момент. Следуя не слишком хорошо знакомым, но определенно уже не раз проходимым путем, Анакс миновал несколько улочек, обогнул сзади «Олимпию»[50]и, пробежав по Хаммерсмит-роуд, попал на Кенсингтон-Хай-стрит, где начинался более знакомый ему район. Здесь он резко снизил скорость, отчасти из-за усталости, отчасти из-за густого леса людских ног. Сообразительность подсказала ему свернуть на тихую улицу, шедшую параллельно Хай-стрит, и он вприпрыжку побежал дальше. Вскоре, дождавшись зеленого глазка светофора, Анакс пересек Кенсингтон-Черч-стрит.

А в это время Клемент Граффе, пребывая в крайне удрученном настроении, приступил к поискам, которые считал почти безнадежными. Он поехал по Хаммерсмит-роуд на восток, в сторону парков. Страхи и несчастья, воображаемые клифтонскими дамами, подействовали на него настолько подавляюще, что он не мог получить никакого удовлетворения от своих попыток помочь им. Сумеречный туман сгущался, машины включили фары. В его мыслях крутились образы раздавленного Анакса и изнасилованной Мой. Медленно проезжая по улицам, Клемент разглядывал идущих слева по тротуару людей и собак. Поначалу он ехал так медленно, что привлек внимание бдительного полицейского, после чего слегка прибавил газу. Иногда одна неприятность вытесняла другую, но это ужасное несчастье, казалось, только усилило его горестное смущение, вызванное поведением Лукаса и страхами перед теми шагами, которые может предпринять Питер Мир. Клементу отчаянно хотелось найти Лукаса и признаться ему во всех тех стародавних и уже слившихся воедино чувствах, которые он с детства испытывал к брату. К страху и любви примешивалась… вовсе не ненависть — Клемент почему-то четко понимал, что никогда не сможет возненавидеть Лукаса, — примешивалось чувство вины… в его сознании почему-то отложилось глубинное и извечное чувство вины, вызванной тем, что он стал любимчиком матери и что он вообще появился на свет. А сейчас, вместо того чтобы дожидаться Лукаса у дверей родного дома, он глупо тратит время на поиски девочки и собаки и, хотя эти два негодника, возможно, уже вернулись в Клифтон, все продолжает методично выполнять бессмысленное задание, вполне гармонирующее с изматывающим душу адом, в который с недавнего времени превратилась его жизнь. Откуда же свалились на него все эти несчастья? А начались они с идиотского падения Харви. Он мог бы остановить парня. Так почему же не остановил, словно специально нарываясь на неприятности? Луиза обняла его из жалости, она пожалела его, когда он трогательно признался, каким стал ничтожным и изворотливым путаником. Она приготовила ему несколько сэндвичей с сыром, и он съел один, а остальные в спешке забыл на кухне. У Клемента мелькнула мысль о том, что друзья вовсе не думают о реальности рассказанной Миром истории, а воспринимают ее как таинственную игру воображения. Это было лучшее, на что он мог надеяться. Что думает об этом Алеф? Она тоже пожалела его? Внимание Клемента ослабло, взгляд, направленный на прохожих, стал тусклым и рассеянным. Он уже не видел ничего, кроме посверкивающих радостным интересом ясных глаз Алеф и того доброго взгляда, с которым она назвала Питера Мира «полнейшим баловнем судьбы».