— А что такое винтаж?

— Таб, интересно, и чем тебе не угодил винтаж? — ледяным тоном поинтересовалась Агнес.

Я вжалась в спинку стула.

— Совершенно бессмысленный термин, разве нет? Просто красивое название для секонд-хенда. Манера одеваться с претензией на нечто особенное, что на самом деле таковым не является.

Мне хотелось сказать ей, что винтаж — понятие куда более всеобъемлющее, но я не знала, как выразить свою мысль, да и к тому же подозревала, что мне не положено встревать в разговор. Поэтому оставалось только ждать, когда они сменят тему.

— А по-моему, винтажные наряды сейчас опять в тренде, — обратилась ко мне Вероника, проявив явные дипломатические способности. — Хотя, конечно, я слишком старая, чтобы разбираться в современной молодежной моде.

— Но достаточно хорошо воспитанная, чтобы не говорить подобных вещей, — пробормотала Агнес.

— Прошу прощения?! — вспыхнула Таб.

— Ага, значит, теперь ты просишь прощения?

— Нет, я только хотела уточнить, что ты имела в виду.

Мистер Гупник поднял голову, осторожно переводя взгляд с жены на дочь.

— А я имела в виду, что ты была груба с Луизой. Луиза — мой гость, хотя и является обслуживающим персоналом. А ты грубо высказалась по поводу ее одежды.

— Я отнюдь не была грубой. Просто констатировала факт.

— В наши дни это и есть грубость. Что вижу, то говорю. Я просто очень честная. Язык откровенного хамства. Мы все прекрасно знаем, как это делается.

— Как ты меня назвала?

— Агнес… Дорогая… — Мистер Гупник перегнулся через стол, накрыв ее руку своей.

— Что они говорят? — спросила старая миссис Гупник. — Попросите их говорить громче.

— Я сказала, что Таб нахамила моей подруге.

— Начнем с того, что она вовсе не твоя подруга. Она твоя платная помощница. Впрочем, я сильно подозреваю, что в плане друзей ничего лучшего тебе и не светит.

— Таб! — одернул ее отец. — Ты говоришь отвратительные вещи.

— Но это чистая правда. Никто не хочет иметь с ней дело. И ты не можешь продолжать делать вид, будто не замечаешь, что это так. Куда бы вы ни пошли. Папочка, ты в курсе, что ваша семья — объект для насмешек. Вы оба стали клише. Она ходячее клише. И ради чего? Мы все знаем, какой у нее план!

Агнес сорвала с коленей салфетку и скатала в комок:

— Мой план?! Так ты хочешь сказать, какой у меня план?

— Такой же, как и у всех остальных хитрожопых иммигрантов. Ты каким-то чудом сумела уговорить папу жениться на тебе. А теперь делаешь все возможное и невозможное, чтобы забеременеть, родить ему ребеночка или даже двух, а затем через пять лет развестись. И ты обеспечена на всю оставшуюся жизнь. Оба-на! Никаких тебе больше массажей. Только «Бергдорф Гудман», личный водитель и постоянные ланчи с твоей польской шоблой.

Мистер Гупник наклонился над столом:

— Табита, я запрещаю тебе произносить в этом доме слово «иммигрант» в столь уничижительной манере! Твои прадеды были иммигрантами. И ты сама потомок иммигрантов.

— Но не таких иммигрантов.

— Что ты этим хочешь сказать? — побагровела Агнес.

— Мне что, по буквам тебе повторить? Есть те, кто добивается цели тяжелым трудом, а есть те, кто добивается этого, лежа на своей…

— Чья бы корова мычала! — взвилась Агнес. — Ты в свои двадцать пять живешь исключительно на средства траст-фонда! Ты хоть когда-нибудь в жизни палец о палец ударила? И не тебе меня учить. По крайней мере, я знаю, что такое работа…

— Да-да. Сидеть верхом на голых мужиках. Отличная профессия!

— Довольно! — Мистер Гупник вскочил с места. — Табита, ты очень не права и должна извиниться.

— С какой стати? Потому что не смотрю на нее через розовые очки? Папочка, мне неприятно это говорить, но ты совершенно ослеп и не видишь, что на самом деле представляет собой эта женщина.

— Нет! Это ты ошибаешься!

— Неужели ты думаешь, она никогда не захочет иметь детей?! Папа, ей двадцать восемь! Ау, очнись!

— О чем они говорят? — сварливо спросила у невестки старая миссис Гупник, и Вероника что-то шепнула ей на ухо. — Но она упоминала о голых мужчинах. Я сама слышала.

— Табита, это, конечно, не твое дело, но в нашем доме больше не будет детей. Мы с Агнес договорились об этом еще до того, как я на ней женился.

Таб скорчила презрительную физиономию:

— Ну надо же! Она договорилась. Словно это хоть что-то значит. Такие, как она, соврут — недорого возьмут, лишь бы выйти замуж. Папочка, мне неприятно это говорить, но ты ужасно наивный. Через год-два случится маленький такой инцидент, и она уговорит тебя…

— Никаких инцидентов! — Мистер Гупник хлопнул рукой по столу с такой силой, что зазвенело стекло.

— Откуда тебе знать?

— Потому что я сделал чертову вазэктомию! — Мистер Гупник сел на место. У него тряслись руки. — За два месяца до свадьбы. На горе Синай. С согласия Агнес. Ну что, теперь ты довольна?

В комнате стало тихо. Таб сидела с открытым ртом.

Старуха огляделась по сторонам и спросила, уставившись на мистера Гупника:

— Леонард сделал аппендэктомию?

У меня вдруг зазвенело в голове, где-то в районе затылка. Я, словно с большого расстояния, слышала, как мистер Гупник требовал, чтобы дочь извинилась, видела, как та отодвинула стул и выскочила из-за стола, так и не извинившись. Видела, как Вероника переглянулась с мужем и приложилась к стакану.

А потом я посмотрела на Агнес, которая молча уставилась в тарелку, где в меду и беконном жиру потихоньку застывала нетронутая еда. Кровь бросилась мне в голову, когда мистер Гупник, протянув руку, нежно сжал пальцы жены.

На меня она даже не взглянула.

Яулетала домой 22 декабря, нагруженная подарками, в новом пальто с принтом «зебра», которое, как я обнаружила позже, обладало странной и непредсказуемой реакцией на рециркуляцию воздуха в салоне «Боинга-767» и от которого к тому времени, как я оказалась в Хитроу, воняло, точно от дохлой лошади.

Вообще-то, я собиралась вылететь в сочельник, но Агнес настояла на том, чтобы я уехала раньше, поскольку сама она неожиданно собралась съездить в Польшу навестить больную мать, в связи с чем у меня не было никакого резона торчать без дела в Нью-Йорке, если можно было провести время с семьей. Мистер Гупник оплатил замену билета. После обеда в честь Дня благодарения Агнес была со мной чрезвычайно милой, но отдалилась от меня. А я, в свою очередь, вела себя профессионально и сдержанно. Хотя иногда у меня голова шла кругом от хранившейся там информации. Но я зарубила себе на носу слова Гарри, сказанные им осенью, когда я еще только осваивалась на новой работе: Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.