Тротуары закончились, толпа поредела и окончательно рассосалась, и теперь разве что случайный человек в ярком квадрате окна безучастно провожал меня глазами. И вот, вскоре после восьми, я оказалась на неосвещенной проселочной дороге, где пришлось буквально ползти, чтобы не пропустить нужный поворот.

Железнодорожный вагон приветливо сиял огнями посреди темного поля, из окон лился теплый золотистый свет. Я увидела мотоцикл Сэма, приткнувшийся в маленьком сарайчике возле изгороди. Сэм даже украсил кусты боярышника перед входом рождественской подсветкой. Значит, он действительно был дома. Я припарковала машину на широком месте разъезда, выключила фары и посмотрела на железнодорожный вагон. После чего, будто по наитию, достала телефон.

Ответ я получила не сразу. После короткой заминки. Но вот мой телефон глухо звякнул.

Я улыбнулась. Вылезла из машины, к сожалению слишком поздно осознав, что припарковалась прямо в луже. Холодная грязная вода насквозь промочила туфли.

— Спасибо большое, — прошептала я. — Только этого мне и не хватало!

Я натянула на голову заранее купленный колпак Санты, взяла с пассажирского сиденья чулок с подарками, тихонько закрыла дверь и заперла машину вручную, чтобы она случайно не загудела, тем самым известив Сэма о моем присутствии.

Хлюпая мокрыми туфлями, я на цыпочках начала пробираться вперед. Я вспомнила свое первое появление здесь, когда внезапно попала под дождь и мне пришлось надеть вещи Сэма, поскольку моя одежда сохла в маленькой душной ванной. То была невероятная ночь. Сэм будто мало-помалу содрал с меня все защитные слои, образовавшиеся после смерти Уилла. Я вспомнила наш первый поцелуй, его огромные носки на моих озябших ногах, и меня невольно бросило в жар.

Я открыла ворота, с облегчением отметив, что за время моего отсутствия он успел вымостить дорожку к вагончику бетонными плитами. Мимо проехала машина, и в свете ее фар я успела разглядеть впереди строящийся дом Сэма, уже под крышей и с вставленными окнами. Там, где окно пока отсутствовало, проем был затянут хлопающим на ветру синим тарпаулином, и внезапно этот незавершенный дом показался мне удивительно реальным: местом, где в один прекрасный день мы сможем жить.

Я прокралась на цыпочках чуть поближе и остановилась возле двери. Из открытого окна доносились аппетитные ароматы — запеканки, что ли? — густые и пряные, с примесью чеснока. Я внезапно почувствовала приступ голода. Сэм никогда не ел готовую лапшу или консервированную фасоль: он все, от и до, готовил сам, явно получая удовольствие от методичной работы. Затем я увидела Сэма — по-прежнему в униформе, с посудным полотенцем через плечо, — который колдовал над кастрюлей. Я стояла так, скрытая темнотой, на душе было благостно и спокойно. Знакомые звуки приятно ласкали слух: шепот ветвей, квохтанье кур в курятнике, монотонный гул проезжающих мимо машин. Холод пощипывал кожу, воздух был наполнен предчувствием Рождества.

Для человека нет ничего невозможного. Я твердо усвоила это за последние несколько месяцев. И пусть жизнь порой подкидывает нам сложные задачи, сейчас были только я и только он, мужчина, которого я любила, а еще его железнодорожный вагон и чудесный вечер впереди. Я сделала глубокий вдох, чтобы насладиться этой минутой, шагнула вперед и взялась за дверную ручку.

А потом я увидела ее.

Она шла по вагону и что-то говорила, через стекло было не слышно. Волосы она заколола на затылке, мягкие локоны обрамляли лицо. На ней была мужская футболка — его? — в руках она держала бутылку вина, и я увидела, как он покачал головой. Он наклонился над плитой, она подошла сзади, положила руки ему на шею, прильнула к его широкой спине и принялась массировать мышцы сильными круговыми движениями больших пальцев — фамильярный жест, говоривший о близости. Ногти на ее руках были покрыты темно-розовым лаком. У меня перехватило дыхание. Он откинул голову и закрыл глаза, капитулируя под яростным напором этих требовательных рук.

После чего с улыбкой повернулся к ней лицом, склонив голову набок, она рассмеялась и, отойдя назад, подняла бокал.

Больше я ничего не видела. Сердце так громко стучало в ушах, что я боялась потерять сознание. Я неуклюже попятилась и, развернувшись, помчалась назад по дорожке, дыхание с шумом вырывалось из груди, окоченевшие ноги в мокрых туфлях не слушались. И хотя машина была припаркована в пятидесяти ярдах от дома, до меня отчетливо донесся взрыв ее смеха из открытого окна. Точно дребезжание стекла.

Итак, я сидела в машине на парковке возле моего дома и ждала, когда Том пойдет спать. Я не могла прятать своих чувств, но и не хотела объясняться с Триной в присутствии Тома. Время от времени я бросала взгляд на окно спальни Тома: свет в его комнате зажегся, а через полчаса снова погас. Я выключила зажигание, мотор заглох. А вместе с ним и все мои мечты, что я так долго лелеяла.

Впрочем, мне не следовало удивляться. С какой стати? Кэти Инграм с самого начала выложила карты на стол. Нет, меня больше всего потрясло то, что Сэм был ее соучастником. Сэм не проигнорировал заигрывания Кэти. Наоборот, он ответил на мое сообщение, а потом приготовил ей ужин и позволил массировать себе шею, и это было прелюдией… к чему?

И всякий раз, как я представляла их вдвоем, мне приходилось хвататься за живот, согнувшись пополам, словно от удара под дых. Мне никак не удавалось избавиться от навязчивой картинки, стоявшей перед глазами. Я по-прежнему видела, как он откидывал голову под нажимом ее умелых пальцев. Слышала ее смех — призывный и очень интимный, словно она предлагала разделить с ней шутку, известную только им двоим.

Странно, но я не могла плакать. То, что я чувствовала, было больше, чем печаль. Я оцепенела, в голове звенели вопросы — Как долго? Как далеко все зашло? Почему? — и я снова сгибалась пополам, отчаянно желая выплеснуть наружу это новое знание, облегчить этот страшный удар, эту боль, эту боль, эту боль…

Не знаю, как долго я так сидела, но в районе десяти вечера я медленно поднялась по лестнице и тихонько вошла в квартиру. Я надеялась, что Трина легла спать, но она, в пижаме, с открытым лэптопом на коленях, смотрела по телевизору новости и улыбалась чему-то своему на экране лэптопа. Когда я открыла дверь, Трина подпрыгнула от неожиданности.

— Господи, ты напугала меня до мокрых штанов… Лу? — Она поспешно отодвинула лэптоп. — Лу? Ой, нет…

Именно это ее сочувствие и доконало меня окончательно. Моя сестра, считавшая физические контакты между взрослыми даже более неудобными, чем санация полости рта у дантиста, обвила меня руками, и внезапно внутри меня, где-то очень глубоко, открылся невидимый клапан, и я начала плакать, размазывая сопли, всхлипывая и захлебываясь от слез. Я рыдала так, как не рыдала с тех пор, как умер Уилл, оплакивая свои растоптанные мечты и свое разбитое сердце, с которым мне теперь предстояло жить. Я опустилась на диван, уткнулась Трине в плечо, обняла ее, и на этот раз Трина прижалась щекой к моей щеке, и держала меня обеими руками, и ни за что не хотела отпускать.