В своей оценке А.А. Борман отчасти был прав: первоначально ВЧК пыталась обойтись без негласных средств, поскольку руководители этого ведомства были противниками использования секретной агентуры в борьбе с политическими противниками, считая это неэтичным для революционеров. Однако объективные законы тайной войны диктовали необходимость ее использования. И 17 февраля 1918 года коллегия ВЧК решила внедрить агентуру в среду спекулянтов, а в июне того же года 1-я Всероссийская конференция местных ЧК «приняла инструкцию, регламентирующую деятельность органов ВЧК по созданию и использованию агентуры».

Из-за «слепоты» чекистов командированный генералом М.В. Алексеевым в январе 1918 года в Петроград бывший следователь и контрразведчик статский советник В.Г. Орлов без особого труда организовал в городе разведывательное бюро. «Перед моими сотрудниками были раскрыты двери во всех кругах большевистской власти, давая возможность заблаговременно раскрыть все планы и намерения большевиков, направленные как против граждан союзных держав, так и против членов нормальных государственных и военных организаций, а также своевременно предупреждать нежелательные обыски, аресты и расстрелы», — пишет В.Г. Орлов. Далее в его служебной записке приводятся данные о добытых свыше 16 000 (в другом документе В.Г. Орлов называет иную цифру — 2000) фотокарточек агитаторов и политических деятелей Советской России. Часть фотодокументов он передал французским и английским спецслужбам, остальные оставил у себя. Самому В.Г. Орлову пришлось бежать из Советской России, но созданная им резидентура продолжала поставлять информацию военно-политическому руководству Белого Юга.

Вышеупомянутый А.А. Борман по заданию командования Добровольческой армии в марте 1918 года прибыл в Москву. Благодаря обширным связям он за короткое время сумел стать заведующим отделом внешней торговли и даже исполнять должность наркома торговли Советской России, в силу своего служебного положения участвовал в различных заседаниях правительственных учреждений и даже входил в состав делегации на проходивших в Курске и Киеве переговорах о государственной границе с Украиной. Однако в конце августа 1918 года ему пришлось бежать из Москвы.

Воспоминания подпоручика Н.Ф. Сигиды также свидетельствуют об эффективной работе белогвардейской разведки на Юге России: «Наши разведчики имели доступ всюду. Тайная организация полковника Орлова и разведка, оставленная на местах Добровольческой армией, снабдила своими членами все советские учреждения в достаточной мере. Начиная от милицейских участков и кончая наркомом, разведка имела свои глаза и уши, и Центр наш всегда был благодаря этому в курсе событий. Наши агенты, будучи на службе у большевиков, занимали у них места от милиционера до наркома включительно».

Следует согласиться с мнением историка В.Ж. Цветкова, который рекомендует подобного рода оценки подвергать тщательной проверке, поскольку иногда «…белые подпольщики, в отчетах в штаб Добровольческой армии, намеренно завышали собственные заслуги в антисоветской борьбе, стремясь получить высокую оценку своей “активности”».

Действительно, вызывает сомнение сообщение В.Г. Орлова о добытых им 16 000 фотографий большевистских агентов.

Более реалистическую оценку ситуации в тот период времени дал начальник разведывательного отделения штаба Добровольческой армии полковник С.Н. Ряснянский: «Агентурная разведка была затруднена до крайности. Служащие и агенты были мало, а иногда и вовсе не знакомы между собой и мне лично не известны, а поэтому первого условия — доверия — к агентам не было в достаточной мере, а без него, в особенности во время Гражданской войны, работать конструктивно невозможно. При выборе агентов, посылаемых к большевикам, нужно было обращать внимание не только на знание, опытность и верность агента, но и на его наружность, ибо мало-мальски интеллигентное — кадетское — лицо бралось большевиками “на прицел” и при малейшем подозрении расстреливалось».

Слабым звеном деникинской разведки являлась связь. Практика разведывательной работы показывает, что наибольший процент провалов и срывов в работе происходил из-за скверной организации каналов связи Центра с резидентурами. Доставка добытых разведданных из Москвы или Петрограда на Юг России осуществлялась посредством переписки и отправки зашифрованных сообщений курьерами занимала достаточно много времени — иногда неделю и больше, поэтому некоторые сведения устаревали и теряли свою ценность. Если согласиться с методикой американского разведчика генерала В. Плэтта, считавшего, что оперативно-тактическая разведывательная информация теряет 10% ценности в день, то нетрудно подсчитать: доставляемая курьером в течение 10 дней в штаб Добровольческой армии информация фактически являлась бесполезной для командования.

Отправляемые в Центр курьерами сведения старались зашифровать. Способы применялись различные. Например, использовались тексты Евангелия: «Последняя цифра каждого числа обозначает букву стиха, указанного предшествующими ей цифрами этого числа». Перевозились они на тонких листах папиросной бумаги, прятались в папиросных мундштуках. Такие меры предосторожности были необходимыми, но не всегда к ним разведчики прибегали. Так, у задержанных предположительно в октябре 1918 года белогвардейцев чекисты обнаружили: «… сведения о броневиках и их местонахождении, о боевых типах советских полков, о наличии оружия в Арсенале и о складах снарядов», о передвижении воинских эшелонов, о численности воинских частей и т.д.

Эффективность работы любой разведслужбы оценивается не по количеству засланных в тыл противника агентов, а по их способности добывать ценную для своей страны информацию. «Между тем в разведке… почти не срабатывает философский диалектический закон, согласно которому количество неизбежно перерастает в качество, — пишут исследователи С.В. Лекарев и А.Г. Шаваев. — Основной результат в разведке приносят агенты звезды, суперагенты, реализовавшие принцип стратегического агентурного проникновения на объекты заинтересованности разведки.

Существует закономерность прямой зависимости результативности деятельности разведки и контрразведки от наличия агентурных позиций в высшем военно-политическом руководстве иностранных государств и его окружении, а также в штаб-квартирах разведки и контрразведки. Говоря о суперагентах, мы подразумеваем прежде всего их сверхрезультативность в добывании разведывательной информации».

Вряд ли можно назвать суперагентами вышеупомянутых лиц в том смысле слова, который в него вкладывают С.В. Лекарев и А.Г. Шаваев. Были ли у А.И. Деникина «агенты-звезды», где и сколько работало белогвардейских агентов в советском тылу? На этот вопрос историческая наука вряд ли может дать исчерпывающий ответ. В многочисленных разведывательных сводках встречается лишь обезличенное словосочетание «по агентурным данным». Полными сведениями о своих негласных помощниках, проведенных в советском тылу операциях разведывательно-подрывного характера, владели начальники и оперативные работники спецслужб, но они сохранили в тайне совершенно секретные на тот период времени сведения, не предоставив возможности историкам более полно изучить деятельность белогвардейской разведки.

Зато современной исторической науке известно о связи белогвардейских разведорганов с антисоветскими подпольными организациями, действовавшими в столице и других городах России. Историк С.В. Волков разделил их на 4 типа: «1) “политические” организации различного толка с активным участием офицеров, 2) чисто офицерские организации “общебелогвардейского” характера, 3) вербовочные — для отправки офицеров и добровольцев в Белые армии, 4) организации, состоявшие главным образом из офицеров, мобилизованных в Красную армию и служащих в различных штабах и управлениях, связанные с белым командованием…» В частности, «Национальный центр» был создан кадетами в Москве весной—летом 1918 года. Осенью руководство организации перебралось на Юг России, а часть ее членов осталось в столице.