Белогвардейское подполье занималось разработкой программ и различных законопроектов на случай смены власти, вербовкой и переправкой офицеров в белые армии, подготовкой вооруженного восстания с целью «ниспровержения диктатуры пролетариата», а также сбором разведывательной информации.

Активное взаимодействие столичного подполья с деникинскими органами военного управления началось после поездки в Москву в марте 1919 года одного из руководителей деникинской разведки, полковника В.Д. Хартулари, который «был близок» к «Национальному центру», «Союзу возрождения» и «Совету общественных деятелей».

Как известно, антисоветскому подполью, на помощь которого рассчитывало военно-политическое руководство Белого Юга, не удалось реализовать свой основной план — поднять вооруженное восстание в Москве при подходе к столице деникинских армий. Его члены были своевременно выявлены и арестованы ВЧК. Ликвидация «Национального центра» и его военной организации — «Штаба добровольческой армии Московского района» — дали большевикам возможность говорить о широком заговоре контрреволюции против советской власти, арестовать более 1000 человек, из которых около 700 — по делу «Штаба Добровольческой армии Московского района», поводом дня массовых репрессий в отношении офицерства и интеллигенции.

Председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский 24 сентября 1919 года на Московской общегородской партийной конференции следующим образом сформулировал замысел центров: «Они надеялись захватить Москву хотя бы на несколько часов, завладеть радио и телеграфом, оповестить фронты о падении Советской власти и вызвать таким образом панику и разложение армии».

Оставшиеся на свободе руководители подполья на состоявшемся в январе 1920 года в Верхнем Волочке совещании приняли решение свернуть работу в Северной и Центральной России и перенести свою деятельность на юг, ближе к деникинским армиям.

В отличие от советских историков и руководителей ВЧК, белоэмигранты и российские историки вовсе не склонны преувеличивать угрозу большевистскому режиму, исходившую от московского подполья.

Генерал Б.И. Казанович, проводивший от имени командования Добровольческой армии переговоры с «Правым центром», «Национальным центром», торгово-промышленными кругами, военными организациями и представителями французской миссии, писал следующее: «Все эти организации производили впечатление чего-то несерьезного: велись списки, распределялись роли на случай будущего восстания, но незаметно было особого желания перейти от слов к делу… Здесь мне пришлось столкнуться с одним из специфических продуктов революции — специалистами по организациям, смотревшим на это дело как на ремесло, дававшее хороший заработок».

Некто М. Потапов в статье «Антибольшевистские организации в Совдепии и их борьба» писал о том, что подпольная деятельность носила вспомогательный характер в борьбе белых с красными. По его мнению: «Активное выступление… даже не приносило особых выгод, а в то время требовало невероятной энергии, зачастую бесполезной, а также много денег».

Генерал А.И. Деникин придерживался аналогичной точки зрения: «От своих единомышленников, занимавших видные посты в стане большевиков, мы решительно не видели настолько реальной помощи, чтобы она могла оправдать их жертву и окупить приносимый самим фактом их совместной службы вред».

«Отсутствие систематически налаженной связи с Добровольческой армией… серьезных программных разработок и известных политических фигур в их рядах во многом сводило на нет расчеты московских “деятелей” на их участие в будущем правительстве “освобожденной от большевизма России”. Достаточно привести в пример анекдотическую личность кн. Волконского, заявлявшего о существовании мощной (15—20 тыс. членов) офицерской организации и собиравшего под этим предлогом деньги для собственных “подпольных” кутежей и развлечений», — пишет историк В.Ж. Цветков.

Добавим, что среди подпольных центров встречались и мнимые структуры. По данным следствия ВЧК, так называемая «организация В.В. Волконского» «была пуфом, созданным для влияния на женщин (интриговал) и, кажется, для получения денег».

По мнению автора, значительно снижало разведывательно-подрывные возможности подполья отсутствие связи центров с широкими слоями населения, пострадавшими от политики военного коммунизма. Только после ряда крупных побед Красной армии белогвардейские спецслужбы стали использовать в борьбе против красных растущее недовольство казаков и крестьян продолжавшейся продразверсткой.

Антисоветское подполье, состоявшее из интеллигенции, теоретиков-профессоров, разрабатывало программы будущего устройства России исходя из своего представления о жизни, из своих классовых или сословных интересов, которые расходились с интересами основной массы населения — рабочих и крестьян. Поэтому простому мужику было непонятно, почему он должен идти воевать за какое-то Учредительное собрание.

Историк А.В. Ганин также не склонен преувеличивать роль и значение антибольшевистского подполья: «Реальная деятельность “Национального центра” на советской территории сводилась к разговорам о светлом будущем без большевиков, написанию воззваний, ведению картотеки на коммунистов, насчитывающей 10 000 карточек, и составлению отвлеченных законопроектов для будущей антибольшевистской России, тогда как конкретная польза для белых заключалась, прежде всего, в возможностях получения по линии “Национального центра” информации из Советской России и денежных средств… Связь организации с иностранными разведками тоже выглядит преувеличенной. Подпольщики установили контакт с англичанами через знаменитого разведчика Поля Дюкса, но сотрудничество не выходило за пределы эпизодических встреч и общего взаимного осведомления о положении Советской России». По утверждению А.В. Ганина, военная организация «… представляла собой совершенно иное явление, нежели политическая, и была более законспирированной и полуавтономной структурой. Вопрос о ее реальных достижениях и деятельности представляется неоднозначным».

Разница в оценках сил, средств и деятельности контрреволюционного подполья советскими и современными историками зависит не только от методологических подходов и идеологических установок, но и от источниковой базы. Ранее авторы публикаций по данной проблематике в основном обращались к «Красной книге ВЧК», являвшейся многие десятилетия единственным общедоступным источником со всеми ее достоинствами и недостатками. Сегодня, благодаря рассекреченным документам в отечественных архивах и возможности российских ученых работать за рубежом, источниковая база значительно расширилась и позволяет более полно реконструировать события, относящиеся к московскому антибольшевистскому подполью.

Проанализировав обширную источниковую базу, А.В. Ганин усомнился в существовании антисоветского заговора. Ученый обратил внимание на тот факт, что многие фигуранты дела «Национального центра» арестовывались по нескольку раз, и выделяет три периода групповых арестов: ноябрь—декабрь 1918 года, февраль—апрель и август—сентябрь 1919 года.

«Самым простым ответом может служить то, что чекисты не смогли разоблачить заговорщиков и отпустили их, — рассуждает А.В. Ганин. — Однако более вероятен второй вариант. Особый отдел ВЧК смог разобраться, кто из арестованных был действительно причастен к подполью. После этого арестованные были принуждены к сотрудничеству с ВЧК и отпущены для внедрения в подполье в качестве информаторов и провокаторов, которые бы подталкивали своих прежних товарищей по борьбе к различным необдуманным поступкам, позволявшим их арестовывать. Непримиримые, которых нельзя было склонить к сотрудничеству, были отпущены… для самого плотного надзора за ними со стороны чекистов, проверки их связей, ареста и выявления других подпольщиков. Но по этим причинам можно предположить, что раскрытие “Национального центра” произошло не одномоментно (как излагается в официальной версии ВЧК), а шло постепенно на протяжении большей части 1919 года. Такая версия объясняет невероятные факты освобождения из мест лишения свободы некоторых видных заговорщиков.