Вот тогда это и произошло!

Дорога была долгой, через перевал. Хотя расстояние не более сотни километров. Река Селенга славилась своей недоступностью и обилием рыбы. Приехали к вечеру прямо на берег одной из проток. Решили отложить лов на утро. Расположились лагерем недалеко от костра. Наша палатка стояла ближе к лесу, из которого периодически накатывала прохлада — он дышал.

Меня уложили на старенький матрас, накрыли одеялом. Вход закрыли на молнию. Взрослые собрались у костра, стали выпивать, делиться новостями и предстоящими ожиданиями.

Неожиданно я услышал шорох легких шагов. Топ-топ. Затем тишина и снова: топ-топ-топ. Незнакомый зверь словно обследовал наше жилье. Останавливаясь, принюхивался. Забегал то с одной стороны, то с другой. Мне казалось, что он собирается проникнуть внутрь. Я негромко позвал мать. Надеясь, что неизвестный испугается и уйдет. Но после непродолжительной тишины топот возобновился. Быть может, в моем голосе звучала беспомощность. Зверь стал активнее, начал царапать брезент. Показалось что он не один. Я пожалел об отсутствии ножа и закричал что есть силы. Через мгновенье мать была рядом. Выслушала мои догадки, улыбнулась. Поправила одеяло. Расположилась рядом, прилегла, обняв меня. Стала в шутку напевать:

— Баю ба-юшки баю,

Не ложи-ся на краю,

Красный пёс захочет есть,

Нашу де-точку унесть…

Мама, мамочка, мамуля…

Я стал недовольно, молча ерзать в её объятиях, стыдясь, что колыбельную услышат рыбаки.

Она погладила меня по волосам, поцеловала в щёку. Стоило ей затихнуть, как снова раздался хруст позади палатки.

Мать тут же рванула молнию. Схватила меня за руку и выдернула из-под одеяла. Заставила выбежать в пижаме. Вместе устремились к костру:

— Мужики! Мужики! — закричала она, — Давай сюда! Где ружье? Там зверь ходит!

Все мгновенно всполошились. Несколько человек вынули из пламени горящие головни. Бросились к нам. У кого-то было с собой ружье. Женщины прихватили металлические тарелки. На бегу стали бить в них кружками. И вся эта кавалькада пронеслась мимо нас, навстречу неведомому зверю. Палатку обследовали со всех сторон, сделали пару предупредительных выстрелов в сторону леса. После чего меня оставили у костра. Я был единственный ребенок в этой компании.

Сидели долго. Очнулся в палатке от духоты — отец перенес меня на руках, когда я уснул. Утреннюю зорьку проспали.

Вышли на рыбалку, когда солнце уже стало припекать. Женщины остались в лагере. Нам надо было перейти три протоки, чтобы добраться к основному руслу. Вода в них неглубокая, и мы легко находили брод, не снимая сапог. Все рыбаки пошли вверх по течению, чтобы легче было возвращаться с добычей. Мы с отцом, по незнанию, решили спуститься вниз. Это была наша первая рыбалка. Отец со спиннингом, я с удочкой, которую мне настроил дядя Володя.

Высокий крутой берег, огораживающий широкий плес реки, приглянулся отцу. Деревьев и кустарников вокруг не было. Он только учился блеснить, и здесь была возможность спокойно размахнуться, чтобы забросить подальше. Я спустился ниже по течению, где между упавших деревьев и коряг вода неторопливо кружила свалившихся в реку насекомых, закручивая их в спираль из белой пены. Накануне вечером у костра говорили, что в таких местах предполагается яма, где любит стоять крупный окунь. Забросив наживку, я приготовился ожидать исчезновения поплавка. И тут раздался этот истошный крик отца:

— Сашо-о-о-ок! Сашо-о-о-ок!..

Лязгнул засов.

Просыпаясь, я подумал, как это все знакомо. Из тюрьмы всегда выходишь одинаково счастливо — попадаешь в неё по-разному! Прямо Лев Толстой! Открыл глаза. Прошло не больше часа после завтрака, и я снова успел задремать. Не выспался — ночью работал. В замке металлической двери крутанулся ключ, меня позвали с вещами на выход. Ну, да — задерживали тоже рано утром! Десять суток истекли — обвинения не предъявлено.

Хорек выкинул большой палец вверх — все получилось! В глазах откровенная радость. Наверно боялся, что я его все-таки раком поставлю — напомню прошлое.

Значит, Юлька решила вопрос с задержкой постановления, а может, и не только. Улыбнулся. Протянул руку ладонью вверх. Хорек хотел ее пожать, но вовремя опомнился. Полез к себе под подушку, достал телефон, передал. Обниматься с петухом мне было не с руки.

Он нехотя записал мне адрес своей подружки. Растянув губы, ощерил гнилой рот в улыбке. В лице промелькнула озабоченность. Ещё бы!

Вряд ли Хорек выживет в тюрьме. По рецидиву срок получит немалый. Сам виноват — не надо было приставать к детишкам в скверах.

Дежурный ругался по телефону:

— Не собираюсь держать ни минуты больше положенного! Не успели — не надо! В тюрьму из-за вас не хочу и лишаться работы тоже…

Я не знал, кому толстозадая передала деньги. Следователю, который сейчас прикидывается дурачком, прося дежурного ещё немного подержать меня в камере. Или судье, что вовремя не поставил свою подпись. Какая мне разница! Я просто свободен. Я — свободен! Ура!

Продолжая чертыхаться, дежурный приказал Хохлу вернуть под расписку изъятые у меня вещи. Положив трубку, крикнул через стекло:

— Следователь просил тебя зайти!

— Хорошо! — ответил я. Улыбнулся с чистой совестью. Свобода! В окна светило утреннее солнце. Меня радовало все: суета в дежурке, строгие полицейские, выполняющие свой долг, бомжи в обезьяннике. В этот момент я не лгал ни себе, ни ему. Радостно добавил: — Обязательно!

Дежурный тоже улыбнулся, но криво. По моей душевной открытости и доброжелательности интонации понял, что следователь вряд ли увидит меня в ближайшее время.

Хохол усмехнулся с сожалением. Кто теперь будет платить ему за передачи и зарядку телефона?

Ничего, потерпит — опера кого-нибудь приземлят.

Я забрал свои часы, бумажник и ключ от машины. Надеюсь, они ее не нашли чтобы арестовать. Паспорт был в портмоне. Пересчитал деньги. Записную книжку без оформления оперативники прикарманили ещё при задержании. Хотя вряд ли она им пригодится — почерк неразбираем. Теперь буду писать в телефон, шифроваться.

Направился к выходу, напряжением мышц разминая привыкшие к горизонтальному положению ноги. В отделении начинался рабочий день. Навстречу попадались участковые и сотрудники в цивильном. Некоторые вопросительно глядели на меня. Наверно ожидали, что я пожелаю им здоровья!? Обойдутся.

Постовые, с бряцающими за спинами автоматами, волокли сопротивляющегося парня, загнув ему руки к лопаткам. Тот ругался. Ну вот и очередной клиент!

Я шёл невозмутимо, с достоинством честного человека, случайно попавшего под замес. Даже попытался представить, что являюсь куратором этого учреждения или надзорной инстанцией. Смотрю за порядком и дисциплиной. Подмечаю все недостатки. Мусор в углу. Звучащую матерщину. Помятые лица сотрудников. А через несколько минут проведу совещание по замеченным упущениям.