— Не смей ко мне прикасаться, — прошипела она прямо в лицо императора и слизала с губ соленый дурманящий вкус его крови.

— Еще как посмею, — пообещал Дэйн. — И заставлю тебя просить меня сделать это снова и снова. И снова. — Он послабил завязки на штанах, стащил до колен и чуть склонил голову на бок, предлагая Киирис полюбоваться его теперь уже полностью обнаженным телом.

Кажется, у нее остановилось сердце.

Он был слишком хорош во всем и везде. Его тело во множестве шрамов представляло собой настоящую оду войне, хаосу и порядку, которые император Дэйн насаждал с помощью меча и пламени. Как вообще возможно, чтобы мужчина был таким мускулистым и крепким? Он весь словно состоял из одних только мышц и рубцов, оставленных мечами врагов.

Боги, да он ее проткнет насквозь!

От одной мысли о том, что совсем скоро этот поистине могучий член скоро окажется внутри нее, Киирис самым бессовестным образом застонала, опустила пальцы на живот, пытаясь сдерживать рвущееся наружу желание воплотить в жизнь хотя бы часть тех многих непристойностей, которые ежесекундно приумножало ее сознание.

— Ну и каковы на вкус подонки и убийцы, Киирис? — Дэйн рассеянно прошелся ладонью по кровоточащему месту укуса.

Вместо ответа она, повинуясь древнему инстинкту, широко раскинула согнутые в коленях ноги, опуская пальцы еще ниже. Эта пустота была просто невыносима, она выжигала изнутри.

— Шире, Киирис, — приказал Дэйн.

Она разомкнулась полностью, открылась настолько, насколько похотливая самка может предлагать себя отвоевавшему ее у других самцу.

Дэйн опустился на колени между ее ног, темным от желания взглядом наблюдая за ее откровенными поглаживаниями. И чем жарче становился его взгляд, тем сильнее заводилась сама Киирис. Из горла вырвались первые стоны, поразившие ее саму столь откровенным недвусмысленным призывом. Этому мужчине даже не нужно прикасаться к ней, чтобы заставить изнывать от желания. Хоть в том месте, где его изрубцованная кожа касалась ее нежной внутренней поверхности бедра, тело пропахивали разряды первобытного желания.

— Попроси меня, — потребовал он. — Попроси достаточно убедительно, мейритина, иначе, клянусь всеми богами, я и пальцем к тебе не притронусь.

— Нет, ни за что, — в приступе последней отчаянной попытки сопротивляться, пробормотала она, хотя пальцы уже гостеприимно разомкнули ее для его вторжения.

— Уверена? — Дэйн придвинулся чуть ближе и, придерживая член рукой, осторожно поводил им по ее влажной промежности. — Самообман тебя не красит, мое рогатое проклятие, ты слишком умна для этого.

Эта ласка окончательно разрушила ее хлипкие бастионы. Возможно, он самый недостойный мужчина в мире и не заслуживает ничего, кроме презрения, но ее тело стремится к нему, ее душа разрывается на куски при мысли, что они не станут одним целым прямо сейчас. Позорное сокрушительное падение в самую бездну, имя которой: подчинение императору Дэйну. Добровольное и безоговорочное. Вряд ли хоть одна женщина в мире могла бы так же без остатка отдаться своему мужчине.

— Будь ты проклят, мой император, — прямо в его темные от страсти глаза, выплюнула Киирис. И с грудным воем взмолилась: — Возьми меня.

Он со свистом выпустил воздух сквозь стиснутые зубы, сомкнул пальцы на ее лодыжках, прижимаясь к самому входу. Толкнулся вперед — и остановился.

— Громче, — потребовал снова. — Громче и четче, Киирис.

— Умоляю… — мотая головой по подушке, взмолилась она. — Проклятье, Дэйн, прошу тебя!

— Вот так, Киирис, — с довольной голодной полуулыбкой, произнес он, — теперь между нами все предельно ясно.

Одним резким и решительным движением его член проскользнул в нее на всю длину. Дэйн зарычал, Киирис откликнулась громким оглушившим ее саму стоном. Медленно, чтобы она прочувствовала каждый сантиметр его власти над ней, он почти выскользнул из нее, но лишь для того, чтобы вернутся еще одним ударом. И так снова и снова, удерживая ее широко разведенные ноги.

Это было больно и, одновременно, невыносимо, до сладкой дрожи в кончиках пальцев убийственно приятно. Как будто, пока они предаются чему-то порочному и грешному, весь остальной мир летит в тартарары, рушится куском за куском, грозя уронить их в пропасть этой ошеломительной страсти.

— Дэйн, — Киирис подалась ему навстречу, обвилась вокруг него, словно ядовитый плющ, впилась зубами в уже познавший ее укус плечо. — Дэйн, мой Дэйн…

Он с рыком уязвленного самца опрокинул Киирис на спину, завел руки ей за головы, растягивая, словно струну. В отместку мейритина обхватила его ногами, яростно вонзила пятки в его ягодицы, толкая еще глубже в себя.

— Тебе нравится? — Он буквально вколотил тело Киирис в перину, раскрыл новую грань ее криков. — Нравится быть покорной и подчиненной?

— Да, да. — От желания поцеловать его, по губам словно полоснули ножом. — Еще, пожалуйста, еще!

Он охотно удовлетворил ее просьбу. В конце концов, их тела набрали такой темп, что Киирис больше не могла отличить свои крики от его хриплых гортанных стонов. Их движения были так идеально слажены, будто с самого начала создавались богами лишь для того, чтобы однажды дополнить друг друга в этой постели.

— Дэйн, Дэйн, мой Дэйн, — повторяла она будто в горячечном бреду. Тело захлестнула волна пряной истомы, сулящей что-то такое, чего ей еще не довелось испытать. — Не останавливайся.

— Вот уж нет, — с видом взявшего еще одну неприступную крепость тирана, пообещал он. — Кричи для меня, Киирис.

И она закричала, заскулила от обволакивающего удовольствия. Взмолилась о чем-то, не разбирая собственных слов, с головой окунулась в наполненное запахом их страсти блаженство. И взлетела снова, когда его движения стали яростными и частыми, разламывающими на куски ее хрупкий внутренний мирок.

— Боги, Киирис, — выдохнул он, сокрушая ее последним, самым глубоким и жестким ударом. — Проклятье, ты стоишь всего этого…

Она растянулась на простынях не в силах даже пошевелиться. Дэйн вытянулся рядом. Его грудь часто поднималась и попускалась, светлые волосы разметались по подушке, переплелись в паутину с ее рыжими прядями.

Какое-то время оба наслаждались блаженной тишиной. Многие слова были сказаны только что, многое было сказано без слов. Чем были продиктованы ее собственные порывы? Страстью? Похотью? Безумной убийственной любовью к этому мужчине?

Киирис пощупала ошейник. Почему-то его присутствие на шеи не раздражало. Она так увлеклась желанием отдаться императору, что и думать позабыла об этом подарке. А ведь именно в качестве рабыни, игрушки, ей предстоит присутствовать на пиру. У иникеры будет куда больше привилегий.

— Что именно рассказал тебе Раслер? — спросил Дэйн.

Он сел на постели, размял плечи и с улыбкой потрогал вспухшие, налитые кровью места укусов. Кажется, ему доставляло удовольствие носить на своем теле болезненные свидетельства ее ненависти. В купе с исполосованной ее ногтями спиной, император представлял собой образчик мужчины, которому пришлось побороться с хищной кошкой. Хотя, кошка сдалась так быстро. Киирис вспомнила свои униженные мольбы, и, осознав, что не испытывает за них ни стыда, ни угрызений совести, мысленно оттолкнула все неприятные мысли. Она подумает о том, что делать дальше, это очевидно и необходимо. Но сейчас, когда он здесь и так соблазнительно раздет, думать хотелось лишь о какой-то бестолковой девичьей ерунде.