– Не знаю, но чувствую себя странно. Представляешь, только еду принесли, вампир явился. А я, памятуя о прошлой проверке, тут же съела твою кон… кон… – Тихий зевок, и многоликий сам договаривает:

– Конфетку.

– Да, и вроде бы не пила ничего после этого и не ела. Но…

– Что? – Он пальцами провел по щекам сероглазой, дунул на челку, отвел за ушки длинные пряди волос. – Если ты заметила что-то странное, лучше скажи.

– От его платка чем-то приторным разило или от стакана, к которому он прикоснулся, – произнесла некромантка задумчиво и, вяло тряхнув головой, заметила с зевком: – Да и… иначе с чего бы мне так хотелось тебя обнять, погладить, поцеловать?

– А хочется? – Дао-дво напрягся, совершенно не представляя, отчего его так тянет рассмеяться, подхватить ее на руки и закружить.

– Очень, – прошептала Сумерька и призналась: – Ведь ты в ответ тоже обнимешь. И не смотри так, у меня острая нехватка прикосновений вот уже восемь лет, с тех пор как дар открылся. – Несколько мгновений он переваривал полученную информацию, а девчонка продолжила вещать: – И представляешь, из всех сделать это без опаски для здоровья можешь только ты. А ты…

– Что я?

– А ты не всегда такой хороший, как сейчас. Просто так не прикоснешься, – и, посмотрев в его ошарашенные глаза, спросила: – А сейчас можно… обнять? – и, не дожидаясь ответа, прижалась к нему сама, обвила нежными ручками, зашептала в его шею: – Хотя лучше, если ты меня… и… поцелуешь тоже.

– Почему? – подставленных для поцелуя губ не коснулся. Найски, Таррах его разорви, не просто так предупреждал воздержаться от лобызаний, да и Авур не просто так сбежал, оставив их одних.

– У тебя лучше получается, – все так же запрокинув голову, она сонно смотрела на него. Ну, хоть шеи носом не касается, уже хорошо.

– А что еще у меня лучше получается? – спросил многоликий, уже догадываясь, чем Сумерьку одурманили.

– Кричать… обещать расправу… расплетать мои… м-м-мои проклятья и дразнить. Не был бы хорошим хозяином для Симпатяшки, мы бы давно сговорились против тебя, а так… – И, говоря это, она ладошками провела по напрягшейся спине метаморфа, носом потерлась о его шею и заставила и без того тяжело бухающее сердце пуститься вскачь.

Все-таки сыворотка правды. Неужели ублюдок Авур одурманил ее соком Оправдая? Так или нет, нужно проверить. И Гер не нашел ничего лучше, чем спросить:

– Сумерька, а какое на тебе сейчас белье?

– Да уж получше твоего, – пробормотала она. – Белое и чистое. В комнате лежит на полке.

– Что?

Ему не ответили. Намина уже спала стоя.

Он перенес ее в комнату – откуда только силы взялись? Раздел – невесть где нашлось терпение. Удостоверился в том, что белье осталось на полке, и в том, что девчонка, приобретя несколько внушительных отеков из-за карзии, не могла его надеть. Тихо ругаясь, метаморф забрал из своей комнаты пузырек с нужным бальзамом и взял кое-что для себя. Процедуру намазывания спящей «больной» провел лично, несмотря на то что бальзам был из саморасползающихся. Затем вымылся, не уходя к себе в комнату, там все равно до сих пор царит проклятье окаменения. Так что, подумав о том, что у них на двоих хоть одна ванная должна быть в порядке, он через браслет заказал на складе городка новую дверь, люстру и зеркало. После водных процедур запил боль восстанавливающим составом и проверил отеки Сумерьки.

Частично ушли, но не совсем, так стоит ли надевать на нее белье? Не стоит.

Гер натянул на девчонку рубашку и, укрыв ее одеялом, вновь воззрился на милые кружева снежно-белого цвета.

– Хозь-зяин, там за тобой приш… – Встревоженный голос теневой раздался у самого уха. Нежить нервничала, и сильно, но стоило ей рассмотреть хозяйскую находку, ехидно возмутилась: – Как, опь-пять! Только не говори, что ты и их заберешь в коллекцию!

– Не скажу, – шикнул он на громкую тварюшку, улыбнулся. – Что у тебя?

– Агенты императора у мень-ня, то есть у тебь-бя. В коридоре под дверью стой-ят.

– И чего ждут?

– Когда ты отзовешьсь-ся, – пролепетала Симпатяшка и схватилась за уши. – И у них с собой такие страшные штуки в допросной. Божечки мои! Хозь-зяин, давай, ты спрь-рячешьсь-ся, а? Или й-я тебь-бя усыплю и скроюсь?

– Конечно! – съехидничал метаморф, натягивая на себя свежую рубашку и брюки. – А что агенты со мной и Сумерькой за это время сделают, ты хоть представляешь?

– Ой! – Она сжала лапки и затряслась. – Представль-ляю…

– То-то и оно. Поэтому ты остаешься здесь и сторожишь Намину, а я пойду.

– Держись! – полетело ему в спину.

И он держался. Допрос с пристрастием, угрозы, подковырки, попытки шантажа, болевые удары и в конечном счете одурманивание Оправдаем, чтобы язык развязать. Но что ему угрозы, если он смертник? Что ему шантаж, если бесценный для него предмет был отдан Намине. Что ему побои – после Лавового потока, окатившего с ног до головы из-за встречи подопечной с карзией? Что ему болевые удары после пасти этой самой карзии? Что ему ругань после простых слов Сумерьки: «Ведь ты в ответ тоже обнимешь»? Ничего.

А в конце агентам захотелось, чтобы он заговорил. Что ж, сами напросились. И Гер как истинный разведчик вещал без остановки: о том, как ему повезло с семьей, друзьями, командами, невестой, кукой, тренерами, профессорами, а также врагами и господами, ведущими допрос. Подробно рассказал, как увидел впервые высшую нежить – жаброга, познакомился с прославленным таргом и какое ранение первым получил. Три часа без умолку, абстрагировавшись от всего, не отвечая на прямые вопросы, уводя тему в сторону. Когда метаморф уходил, все присутствовавшие были задумчивы, злы и немного зелены от зависти, в которую Дао-дво с радостью добавил еще одну ложку дегтя:

– Спасибо за внимание. Даже представить не мог, что время так быстро пролетит, – и предвкушая: – И я еще успею к пробуждению Намины.

А далее была серия пробуждений, отметившаяся в памяти лишь рядом тусклых картинок. Вот Сумерька, проснувшаяся и удивленно взирающая на его соседство; Сумерька, с прикушенной губой ощупывающая свою попу; Сумерька, застывшая посреди ванной и благоухающая ромашкой; Сумерька, в униформе выходящая из комнаты. Кука, сидящая на его груди и тянущая себя за уши; Кука, накручивающая в волнении хвост; Кука, бьющая его по щекам и зовущая на… помощь? Равэсс, один, хмурится; Равэсс в компании с таким же хмурым Бругом; Намина нависающая над метаморфом; серые глаза, искрящиеся весельем; поцелуй.

Всего-то нежное прикосновение ласковых губ, и мир начинает наполняться запахами, звуками, цветом, появляется неразличимое ранее движение одушевленных предметов, ощущение пространства, полноты жизни и боль, окончательно заставившая очнуться и почти сразу же оглохнуть от Симпатяшкиного возмущения.

– И что ты на мень-ня смотришь?! Сказано, нормально поцелуй. Что ему этот чмок, капль-ля в море… – Взволнованная кука почти визжит, и от того кажется, что ее голосок вот-вот разорвет ушные перепонки.