И милая маленькая борзая гордо выпрямилась, вскинула свою точеную головку на высокой шее, а ровное длинное правило само собой приняло нужное положение — не выше, но и не ниже, чем полагается.

Потом мы ждали, пока легендарный мастер Терри осмотрит оставшихся в ринге борзых. Я разговаривала с Мышкой, находя в этом и горькое утешение, и какую-то неожиданную сладость. А вдруг мне и вправду отдадут эту прелестную собаку? Все может быть — для Мэй это только обуза, неказистый щенок, взятый из жалости. Может, она и меня пожалеет? А Ричарда нам не надо. Вернусь в Москву без мужа, зато с борзой собакой. И никого, никого нам больше не нужно.

Все это время Мэй, стараясь не смотреть по сторонам, сдерживала напор и капризы Скай.

Наконец настал момент истины — расстановка. Терри вдруг быстро заходил из стороны в сторону вдоль шеренги выстроившихся перед ним хендлеров с собаками, внезапно остановился, будто обнаружил пропасть, разверзшуюся прямо у себя под ногами, тряхнул головой и воздел к дождливому небу правую руку. Всё замерло. Ни звука, ни даже дыхания.

Терри еще раз тряхнул головой, повернулся вокруг своей оси и резким движением, будто стреляя из пистолета, выбросил поднятую руку в совершенно неожиданном направлении. Публика шумно выдохнула.

Рука великого магистра собачьего мира указывала точно на Мышку.

Я так и стояла, пока Мэй, всхлипывая от пережитого напряжения и восторга, не указала мне на Терри. Говорить она не могла. По щекам ее, все еще очень красным, текли крупные слезы, а синие глаза так и разбрызгивали искры счастья. Судья смотрел на меня и небрежно помахивал кистью руки, давая понять, что мы должны выйти вперед. И мы с Мышкой сделали это.

За нами поставили еще четырех собак, и ринг кончился.

Так начался победный путь Мышки по английским выставкам. Отныне маленькая борзая была уже не Мышка, а Кильда Шолвуд. И не привелось ей скакать по русским полям ни за серым зайцем, ни за красной лисой — ей, будущей чемпионке породы, гордости питомника, который Мэй тут же решила основать и окрестила незамысловатым именем — Russkaya.

А я, пошатываясь от пережитых волнений на своих русских ногах, вышла из-за полосатой желто-красной ленты ринга, отдала белый поводок хозяйке, опустилась на собачьи подстилки под зонтиком и стала смотреть, как Мэй обцеловывает свое новое сокровище. Но отдохнуть не пришлось. Стоило потерять надежду на жизнь с русской борзой в России, как немедленно напомнила о себе проблема Ричарда. То есть напомнил о себе сам Ричард, который, стоя надо мной, поздравлял и выражал свое восхищение. Он говорил лаконично, как подобает солдату Ее Величества, несколько церемонно, но почти страстно. Чувствовалось, что он и в самом деле восхищен. — Боже мой, — думала я. — Что ж это я наделала? Видно, ничто не может вернее завоевать сердце англичанина, чем публичная победа собачки в руках его девушки. Да ведь тут и победа не простая — блистательная, под знаменитым на всю Англию экспертом, нежданная…Это надо же — такого заморыша на первое место вытянуть, да на сертификатной выставке! — Вот что, наверное, думает сейчас Ричард, вот от чего быстрее бьется его тренированное сердце и разгорается под солдатским загаром темный румянец.

Я благодарила, стараясь небрежностью и спокойствием умерить волнения жениха, а сама смотрела, как Мэй ведет в новый ринг Опру. Мышку — для меня еще Мышку — снова дали мне, пока подержать, и вот я снова — в последний раз, наверное, — сжимаю в ладони белый поводок, еще влажный от пережитых мной волнений. Жаль, скоро отберут.

Толпа, собравшаяся вокруг нашего зонтика после победы Мышки, растаяла: все смотрели, как Терри судит сук в открытом классе. Опра получила резервное первое место, и Мэй с кислым лицом приблизилась к зонту. Она рассчитывала на большее — Опре давно пора было стать чемпионкой, а вожделенный третий сертификат опять ускользнул. Но вот взгляд Мэй упал на нас с Мышкой, и триумф этого дня полностью завладел ее сознанием. Вокруг нас снова стали собираться люди, зазвучали поздравления, шутки, смех и возгласы восторга. В центре всего была маленькая борзая, которую гордая хозяйка держала на белом поводке, то оглаживая, то целуя.

— Gosh, how beautiful she is[108], - слышалось отовсюду.

— Oh, deary dear, what a nice bitch really! God gracious, who could imagine she would get her ticket, and under Terry too![109]

Я так устала от англичан и английского, что перестала понимать смысл, и все эти реплики звучала для меня птичьим щебетом, будто я оказалась в стае попугаев.

— Мне кажется, не только собачка хороша. Из них двоих русскую девушку я бы поставил первой, — услышала я знакомый тщательно обработанный голос. — А вы, Ричард?

— Без сомнения, Дик. Я более чем согласен. Однако это вряд ли предмет для шуток.

— О-о, ну-ну-ну… Что ж, приношу свои извинения. Но ведь это вовсе не шутки. — И мне показалось, что председатель клуба пробормотал то ли про себя, то ли кому-то рядом:

— Ничего себе! Дело, кажется, далеко зашло! Тут уж и правда не до шуток… — И, обернувшись к обступившим нас зрителям, вытянул за руку вперед высокую молодую женщину.

— Познакомьтесь, Анна! Вот и еще одна русская. Уверяет, что знает этот странный язык, которому научила ее бабушка. Поболтайте-ка с ней. Это Илзе Пинкофф, у нее несколько борзых, и она говорит с ними только на родном языке.

— Здравствуйте, Илзе, очень приятно, — сказала я и подумала, как славно будет хоть несколько минут отдохнуть от английского. В этом скоплении англичан я прямо физически чувствовала, как их язык все ближе и ближе подвигает меня к ним, меняет, как с каждой произнесенной фразой все труднее становится возвращаться к себе.

— Чиут-чиут, — раздалось в ответ.

Я недоуменно уставилась на русскую Илзе. Что это она? Девушка протянула ко мне руку, взяла за плечо и потянула за собой в сторону. Вероятно, ей казалось, что ее лицо выражает радость. На мой взгляд, она переигрывала.

— Please, Anna, don't open my secret[110], - зашептала она мне на ухо. Ее длинные прямые волосы, по-скандинавски белые, щекотали мне шеку и под порывами ветра обвивали шею. — I don’t speak a word in Russian. But among Borzoi people it is so smart to speak Russian and to be Russian… I come from an emigrant family and I love Borzois so — just adore them, so I pretend to get some special status in the Club. I know it looks awful, but will you forgive me — please, do![111]