Я огорчилась. Длинная белая Илзе Пинкофф казалась противной.

— Well, I shan't spoil your play, Ilse. But do tell me, what did you say as a greeting — you know, you produced some very strange sounds like Ciu-Ciu or something of the sort…

— God bless you, Anna dear, you can’t imagine how relieved I am and how thankful. Ciut-ciut — so I’ve heard some real Russians say before drinking together, so I decided it was a kind of greeting… [112]

И мы с Илзе, которая по-прежнему держалась ко мне слишком близко, вернулись к нашему зонтику, вокруг которого все еще толпились люди. Издали я различила индейский нос и рыжую прядь Пам. Она была в залихватской шляпе бутылочного цвета, с пером, по-моему, петушиным. Поблизости торчала голова Гриба, напоминавшая мяч для регби, и дрожали на ветру белокурые пружинки на макушке Пат. Когда мы подошли к Мэй, Илзе наконец от меня отделилась.

— Ну как, хорошо поболтали? — спросил Дик, пристально глядя на нас обеих.

— Мне было очень интересно, — ответила я. — Спасибо за то, что вы нас познакомили.

Дик смотрел на меня чуть прищурившись, откинув назад светловолосую голову. Он был высок ростом, и мне было неуютно от этого взгляда сверху вниз. — Что ему не нравится? — гадала я. — Что я такого сделала? И улыбается как-то двусмысленно, будто полицейский, который нашел преступника, а тот еще об этом не подозревает. Странно.

Гарольд складывал зонт — небо прояснилось, да и пора было относить вещи в машину. Подошел Ричард. Но тут Мэй схватила меня за руку и подтянула поближе к себе.

Рядом с ней находился не просто англичанин. Этот приятный пожилой человек выглядел как экспонат из музея восковых фигур — английский сквайр эдвардианских времен. В нем не было ничего современного. Вытянув вперед длинную ногу в гетре, он сидел на складном стуле, и легко встал, когда Мэй, по-прежнему прижимая к себе Мышку и с наслаждением затягиваясь «Silk Cut», сказала голосом, в котором так и переливались чистые ноты счастья:

— Анна, я хочу тебя познакомить с Джимом. Джим — член нашего Клуба. У него знаменитый питомник борзых, завод арабских лошадей и очень, очень красивая жена.

Джим, окутанный облаком душистого дыма от первоклассного трубочного табака, тихо улыбался в усы, подстриженные, как у доктора Ватсона, и кивал.

— Джим не только член Клуба. Он представляет интересы нашей любимой породы во Всемирном обществе русских псовых борзых. Туда входят самые авторитетные специалисты из всех стран, где разводят псовых. — Лицо Мэй было серьезно и выражало благоговение. Джим взял мою руку и сказал, что он очень рад познакомиться с русской, о которой так много слышал от Мэй и Энн Вестли. Его рука была мягкой и теплой. Я тоже сказала, что очень рада и что я даже не подозревала, что существует Всемирное общество борзых. Вряд ли у меня на родине кто-нибудь о нем знает, — добавила я.

— Как приятно, что мы сможем продолжить разговор, — сказал Джим, по-прежнему добродушно улыбаясь. Рядом возник Дик, значительно посмотрел на меня и тоже улыбнулся — высокомерно и осуждающе, как прежде.

— Ну да, Анна, я пригласила всех друзей к себе на вечер, — пояснила Мэй. — Практически всех, кто приехал в Блэкпул из Саффолка. Выпьем шампанского за первую победу Кильды, и уж конечно, водки! Будут лобстеры, артишоки, спаржа, авокадо — к нашему возвращению Расти обещала все приготовить. Чудно, правда?

Джим поднялся со своего стула, и тот послушно превратился в трость. — Well, see you later, Anna,[113] — сказал Джим. Все пошли к своим автомобилям.

Усаживая собак в машину, Мэй проявляла особую заботу о маленькой борзой. А не будет ли ее тошнить, и не обидят ли ее Опра, Скай и Бонни? Не замерзнет ли? Простудится еще! Гарольд, Ричард и я легко отвели все эти опасения, и умиротворенная Мэй опустилась на переднее сиденье рядом с шофером. Ее переполняла любовь ко всем на свете.

— Гарольд, дорогой мой, — пела она. — Вы, наверное, ужасно устали. Ранехонько сегодня пришлось проснуться. Знаешь, Анна, Гарольд настолько пунктуален, что если я вызываю его, предположим, в семь, а он приезжает на пять минут раньше (позже он вообще никогда не приезжает), то он дожидается за воротами в машине, пока не придет время подъехать к дому. И только тогда появляется — все, чтобы меня не беспокоить! — Шофер благодарил: его старания оценили по достоинству, выставка была на редкость интересна, а Кильда — просто великолепна.

Холмы и тучи Блэкпула скрылись из вида — для меня уже, верно, навсегда. Серые ленты асфальта под низким небом, машины, машины, машины… Серо-зеленые, серо-желтые поля, ветер и дождь, — мили летят за милями, Мэй то засыпает, то просыпается.

— Мэй, а кто он такой, председатель вашего клуба? Дик Пайн, кажется? — вдруг спросил Ричард. Я мигом вынырнула из облака дремоты.

— О, Дик… У него удивительная история, Ричард. Анна, ты слушаешь? Хорошо. Это очень драматично. Поразительный пример преданности человека породе! Он влюбился в нее с первого взгляда — как и все мы, правда, Анна? Я-то уж точно. Ну так вот, это случилось лет двадцать назад. Дик тогда был морским офицером. Пока он служил во флоте, никаких борзых, понятно, держать не мог. И вот два десятка лет собирал фотографии, книги, разговаривал с заводчиками. В этом была вся его жизнь. Дик решил, что когда выйдет в отставку, обязательно заведет борзую. Но только настоящую русскую псовую — из России. Такую, что может скакать и работать в поле, ловить зверя. В общем, дикую, настоящего русского типа. Тогда Дик верил, что любовь к собакам не знает границ, даже государственных, и в этой благородной страсти все люди братья. И он начал действовать. Но языковой барьер… Это была первая трудность. И ты знаешь, Анна, что он сделал? Выучил русский! Представляешь? Ричард, ты слышишь? — Мэй выбила из пачки свою «Silk Cut» — первую за долгое путешествие. — Но все оказалось вовсе не так просто. Он обращался во все инстанции, в клубы, общества охотников, на таможню, чуть ли не в профсоюзы — напрасно. Сквозь стену официальных запретов было не пробиться. Так продолжалось, пока не пришел Горбачев. У вас началась перестройка. Дик внимательно следил за всеми событиями — он считает, что к этому времени стал понимать русских. Может быть, и так, я не знаю. Наконец в 1989 борзую привезли. Шесть месяцев она, как полагается, провела в карантине — Дик оплатил содержание и все расходы. И что же? Наш Кеннел-клуб отказал в регистрации! Но Дик не отступает. Для него это теперь вопрос принципа. Тут речь идет о людях, не о собаках.