Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И когда чья-то рука легла на голову, придавив её к камню, Ирграм с почти что облегчением закрыл глаза. Он дышал сипло, чувствуя, как нарастает внутри боль. И желал лишь одного, чтобы та прекратилась. Вырезать сердце? Оказывается, это не такая и плохая идея.
Но Верховный не стал.
Последнее, что Ирграм ощутил — как захлестывает горло петля кровной клятвы. И застонал, дернулся было, силясь избавиться от неё, ставшей вдруг столь явною. Но ему не позволили.
— Немного осталось, — голос Верховного донесся издалека, будто само солнце заговорило. А сквозь ослепляющий свет его выглянули страшные лики чужих богов. — Терпи.
Ирграм терпел. Пока вовсе не отключился. Кажется незадолго до того, как, зазвенев, распалась нить клятвы. Что тоже было совершенно невозможно.
***
Он пришел в себя уже в покоях.
Он обнаружил, что лежит на лавке, застланной меховым покрывалом. Что он обнажен полностью, и укрыт вторым покрывалом.
Рядом с ним, у изголовья, сидел мальчишка с обритой головой. На гладком черепе его выжжен был знак солнца. И этот знак приковывал взгляд. Стоило шевельнуться и мальчишка вскочил, чтобы помочь сесть. Молча подал флягу с травяным отваром и помог напиться.
Что это было?
Ирграм потрогал шею и поморщился. На коже явно остался след, будто его горло сдавили раскаленной проволокой. И пусть ожоги явно чем-то обработали, но само их наличие говорило, что ему не привиделось.
— Вижу, ты очнулся, — Верховный вошел в незаметную дверь, которую запер за собой. Мальчишка выскользнул прочь, так и не произнеся ни слова. Если он вовсе обладал способностью говорить.
— Да.
Верховный присел.
— Рад, что ты уцелел.
— Могло быть иначе? — голос был хриплый, а горло драло так, что появилось подозрение — повреждено оно куда как серьезнее.
— Могло.
— Вы не предупредили.
— К чему пугать хорошего человека?
— Я хороший?
— Не такой плохой, чтобы сгореть.
Стало быть, и подобное случалось. Верховный смотрел и в глазах его виделась пугающая пустота.
— Что теперь?
— Ты свободен.
— Никто не может быть свободен, — Ирграм вновь отхлебнул. Что бы ни было во фляге, боль оно успокаивало. — Принести клятву вам?
— Не мне. Императору.
— А смысл? Менять одного хозяина на другого.
Наверное, это недавняя почти смерть сделала его настолько разговорчивым. И смелым. Смелостью Ирграм никогда-то не отличался. И дерзостью тоже. А тут впервые говорил, что думал. Как же это неосмотрительно!
— Хотя я понимаю. Если откажусь, то умру, — он почему-то хихикнул. — Извините.
— Ничего страшного, — Верховный глядел с сочувствием. — Но ты и вправду нужен.
— Кому?
— Империи. Императору.
— Зачем?!
— Чтобы найти его дочь.
Глава 32
Человек шел уверенно, словно знал, что в своем праве, что в замке этом не найдется никого-то, кто рискнет встать на его пути.
Замерла Бригитта, вытерев слюни, что стекали по её подбородку. Ныне, без чепца, пусть и в роскошном платье, женщина эта выглядела донельзя жалкой.
— Он. Идет.
— Кто?
— Даг.
— Зачем? — Миара прислушалась и скользнула на пол. Она на цыпочках подошла к двери.
Человек остановился.
Не один.
Не то, чтобы это плохо, но с одним справиться легче. Тем более, когда эхо отравы еще гуляет в крови.
— Муж мой… сказал… что Даг должен прийти сюда. Когда вы спите, госпожа. И возлечь с вами.
— Еще один извращенец на мою голову, — пробормотала Миара. — Для чего?
— Утром… вас бы обнаружили.
— И?
— Вы были бы опозорены.
— Я? — удивление Миары было искренним.
— Он бы согласился взять вас в жены.
Миара посмотрела на брата. Тот пожал плечами. Он, конечно, бывал за пределами города, но не так, чтобы далеко.
— Почему?
— Потому что так велел ему отец.
— Нет, — она помотала головой. — Я не понимаю, почему я была бы опозорена? И зачем мне выходить замуж за человека, который так поступил со мной?
— Потому… — в глазах Бригитты теперь виделось недоумение. — Потому что только муж имеет право возлечь с женой. Если дева благородной крови запятнает свою честь, её покроют позором.
— Кто?
Винченцо покачал головой: не время сейчас выяснять, кто, кого и зачем будет позором крыть. Из коридора донесся смех. А Вин сказал шепотом:
— Сразу не убивай. Пожалуйста.
В конце концов, надо же выяснить, кто подкинул барону настолько безумную идею. Миара кивнула. И поглядела на столик, на шкатулку с драгоценностями, среди которых пряталась черная змея браслета.
Браслета, сотворенного в мастерских Ульграх.
А вот люди разделились.
Старший отпрыск барона подошел к двери, свита же его благоразумно удалилась. Ну и правильно, к чему лишние свидетели? Во всяком случае, сейчас.
— Молчи, — велела Миара строго. И Бригитта поспешно закивала и для надежности зажала рот руками. Она застыла, позволяя себе лишь мелкую дрожь.
Женщину стало жаль.
Немного.
Меж тем дверь приоткрылась и в комнату вошел тот, кого Винченцо с превеликим удовольствием убьет. Но позже.
Даг огляделся.
Нахмурился.
— Здравствуй, — нежно пропела Миара, протягивая руки. — А я тебя ждала…
Ее низкий мурлычущий голос очаровывал. Соскользнуло к ногам покрывало, и рубашка вдруг оказалась слишком тонкой, не скрывающей очертаний тела. Взгляд Дага затуманился, а на лице появилась самодовольная улыбка.
— Я надеялась, что ты поймешь.
Он сделал шаг навстречу.
— И я так устала ждать!
— А что… — он все-таки попытался вырваться из липких сетей заклятья, что медленно оплетало его разум. — Что тут… происходит?
— Они не уходили. Я тебя ждала, а они не уходили. Я не хотела, чтобы нам кто-то помешал. И ты тоже этого не хочешь. Правда?
Она чуть склонила голову.
И Даг повторил это движение. Теперь он смотрел на Миару и только на нее. Она же, подойдя ближе, поднялась на цыпочки. Руки легли на грудь. Губы коснулись губ. И в этот момент желание убить ублюдка стало почти невыносимым.
— Ты меня любишь? — спросила она, бросив насмешливый взгляд на Винченцо.
— Д-да, — шепотом ответил Даг.
— И я тебя люблю. Веришь?
— Да.
Теперь он и дышал в такт её дыханию.
— И мы будем вместе, правда?
— Да! — голос баронета был полон восторга.
— И ты все для меня сделаешь?
— Конечно.
— Все-все? — лукавая улыбка, насмешливый взгляд. — Возьми её.
Миара указала на лежащую женщину.
— Посади куда-нибудь.
И Даг беспрекословно исполнил сказанное. Он подхватил тело, пристроив его на стуле. Он двигался сосредоточенно, не замечая ни Винченцо, ни Бригитты, которая была уже не бледной — серой от ужаса.
Вот, спрашивается, а на что они вообще надеялись?