Как бы то ни было, у Феликса не оставалось времени на её перевоспитание. Его дни были заполнены занятиями в консерватории, репетициями с оркестром и концертами в гевандхаузском зале. Кроме того, теперь у него была гигантская партитура «Страстей», которая ворвалась в его жизнь подобно выдохшемуся метеору. Он изучал её каждый вечер, и его восхищение усиливалось. Это был собор звуков, работа гения почти пугающего масштаба. Рядом со «Страстями» даже генделевский «Мессия» казался мельче. Но также каждый день он всё сильнее осознавал все трудности, которые ему предстояло преодолеть. Потребуются совместные усилия и таланты большого числа людей, чтобы достичь совершенного исполнения. И также уйма денег...

А совет попечителей терпеть не мог тратить деньги, тем более на какую-то забытую работу неизвестного хормейстера при церкви Святого Томаса. Феликсу придётся быть очень убедительным. И теперь он должен быть спокойным, не выходить из себя и не затевать ссоры...

В этот день он был терпелив, объясняя попечителям, как наткнулся на рукопись и как важно, чтобы «Страсти» были исполнены.

— По моему мнению, джентльмены, это работа возвышенной красоты, уникальная среди существующей музыки, и весь мир будет благодарен вам за то, что вы сделали возможным её открытие и исполнение.

Его слова потонули в полном и неловком молчании. Никто из попечителей не пошевелился. С тем же успехом он мог обращаться к ряду восковых фигур. Они сидели, сложив руки на животе, с написанным на лице удивлением различных оттенков, и смотрели на него как на живую картину. Они не знали, как реагировать на его рассказ, и ещё не сформулировали никаких соображений относительно его.

— Это всё очень странно, — наконец отозвался один из членов совета. — В самом деле очень странно. Все эти годы — на чердаке мясной лавки, да? — Он поднял руку и начал тереть подбородок, словно совершая большую умственную работу. — Очень странно.

— Да, это странно. Но необычные вещи иногда случаются. Во время Французской революции голубой карбункул и французская корона были найдены в канаве Елисейских полей и позднее проданы в Лондоне за один шиллинг.

Заговорил второй попечитель:

— Есть ли у вас какая-нибудь идея относительно того, каким образом рукопись попала туда, на чердак, то есть?

— Я спрашивал фрау Кехлер об этом. Она помнит, что однажды ребёнком играла на чердаке со своим дедушкой, и он рассказал ей о старой женщине, которая жила на чердаке на Хейнштрассе. Она приходила в его лавку, и он время от времени давал ей кости и обрезки мяса. Он привязался к ней и однажды, не видя её некоторое время, пошёл проведать её и нашёл умирающей. Женщина указала на рукопись, лежащую на столе возле её постели, и попросила в качестве последней милости сохранить её на чердаке.

Снова воцарилось долгое молчание, нарушаемое только первым попечителем, который продолжал бормотать: «Странно, очень странно...» Крюгер за весь вечер не произнёс ни слова, но Феликс чувствовал на себе жало его глаз.

Наконец мэр вынул изо рта сигару и выпустил длинные клубы дыма.

— Ну что ж, — заявил он тоном судьи, подытоживающего сложный случай, — это интересная история, но лично у меня ещё не сложилось определённого мнения на этот счёт.

— Я готов дать все объяснения, которые могут возникнуть, — произнёс Феликс, стараясь скрыть нетерпение. — Хочу подчеркнуть, что решение должно быть принято сейчас, так чтобы предварительная работа по копированию рукописи могла начаться немедленно. У нас мало времени, если мы хотим исполнить это произведение весной.

Мэр поднял руку:

— Мы ценим ваш энтузиазм, герр директор, но совет не может действовать поспешно в таком деле. Вы просите выделить специальные фонды для исполнения этого произведения. Имеете ли вы представление о том, сколько это будет стоить?

— Боюсь, что дорого, ваша светлость.

— А наш бюджет закрыт на этот год, — заметил один из попечителей.

Феликс повернулся к нему, следя за тем, чтобы его голос был спокойным, а манеры — любезными.

— Я знаю. Но позвольте мне заверить вас, что это совершенно исключительный случай. И откладывать нельзя.

Попечители снова приняли глубокомысленные позы, наслаждаясь сознанием своей власти. Приятно было держать молодого и знаменитого герра доктора в тревожном ожидании, заставлять его дожидаться их коллективной мудрости, которая должна была выкристаллизоваться в окончательный вердикт. Одна из редких привилегий старшего возраста — командовать молодыми.

На этот раз нарушил молчание Феликс:

— Мы могли бы сэкономить значительные суммы, если бы пастор Хаген дал нам четыре хора из школы Святого Томаса. Мы бы получили более ста хорошо поставленных голосов. В Лейпциге и соседних городах тоже существует несколько хоровых обществ. Несомненно, они могли бы быть привлечены к участию в репетициях. Тогда останется только найти солистов, что будет и не трудно, и не очень дорого. Естественно, я бесплатно предоставлю свои услуги для подготовки хора и необходимых дополнительных репетиций оркестра.

— Ну, — голос мэра предполагал, что он наконец пришёл к решению, — первым делом надо заручиться поддержкой пастора Хагена. Я предлагаю вам поговорить с его преподобием и постараться заручиться его поддержкой. Тогда вы сможете детально подсчитать все расходы. Тем временем мы подумаем, и я уверен, что придём к решению на следующем заседании через неделю.

Последние слова он произнёс, постукивая молоточком по столу, что означало конец собрания.

— Как всё прошло? — спросила Сесиль, когда Феликс вернулся домой.

Он пожал плечами.

— Ничего ещё не решено. Я просил их поторопиться, но Мюллер сказал, что им нужно время, чтобы принять решение.

— Опять спорил?

— Видит Бог, нет! Я лизал всем пятки. Ты не можешь мной особенно гордиться. Крюгер рта не раскрыл, но, если бы взглядом можно было убить, я был бы уже мёртв.

Она заметила, что он выглядел бледным и взволнованным. За ужином он неожиданно спросил:

— Как насчёт того, чтобы сегодня вечером пойти в театр? Я не знаю, что играют, но это будет нам полезно.

Пьеса оказалась пятиактной мелодрамой под названием «Два кузена». Она была сентиментальной, жуткой и очень слабой. Героиня находилась попеременно то в слезах, то в опасности. Когда она не защищала свою честь от одного из кузенов, то предлагала её другому, который почему-то не хотел ею воспользоваться. Отсюда слёзы. Всё это вылилось в серию быстрых убийств в последние пять минут пьесы, где пьяный негодяй кузен шатался по сцене с кинжалом в груди, извиваясь в ужасных конвульсиях и наконец испустив последний грязный вздох в предсмертном проклятии. В антрактах Феликс и Сесиль прогуливались по запруженному людьми, ярко освещённому фойе, лакомясь испанскими апельсинами и обсуждая пьесу. Феликс заметил мэра и двух попечителей, занятых серьёзной беседой. Он приподнял цилиндр, здороваясь с ними, и они после небольшого колебания тоже приподняли свои шляпы.