Емельянов усмехнулся:

– Дорог нет, да и пушек тоже не слишком много. Корабельный арсенал несподручно снимать, а для десанта большого калибра не предусмотрено, – он прищурился и обреченно посетовал. – Ежели не уговорим добрым словом, то моих саперов придется под стрелы вести.

– Стрелы? – Потемкину показалось, что он ослышался.

Капитан покачал головой.

– Бандиты в форте – сущие дьяволы по части этой забавы. Пороха у них мало, и ружей кот наплакал, так что когда мы на приступ идем, они за стрелы и луки берутся. И неплохо получается. Солдат покалечили – тьму. Хорошо, что мы осман первыми пустили.

Полковник потребовал внимания и начал распределять задачи на вечерний штурм укрепления. Капитан отодвинулся от собеседника, весь обращаясь во слух.

Перед штурмом выслали парламентеров. Потемкин попробовал самоустраниться, но Салтыков не вовремя вспомнил, что прибывший сербский дворянин сносно разговаривает по-турецки. Так что Алекса прихватили в качестве переводчика для отправившихся к форту русских офицеров.

Переговоры вел глава турецкого отряда, Ибрагим Кадзе. Кроме него под белым флагом стояли турок-барабанщик, капитан саперов Емельянов, незнакомый молодой штаб-офицер, хмурый Потемкин и белозубый горнист из егерей.

Из-за крепостной стены на них поглядывали горящие ненавистью глаза защитников. Наконец, над зубцами поднялась фигура вражеского парламентера.

– Что надо?

Задавший вопрос немолодой солдат был необычно одет. Зеленый коптский[103]мундир со стоячим желтым воротником, замызганный и изодранный, венчал тюрбан из когда-то белоснежной ткани. Желтые форменные штаны были перехвачены неуставным кушаком из красной материи. За поясом торчали рукоятки кинжала и дорогой сабли. Из-под тюрбана виднелись края окровавленной повязки.

Сам глава засевших в крепости французских наемников был, на первый взгляд, вымотан до предела. Ввалившиеся щеки давно не знали бритвы, черные от пороховой гари губы ссохлись в кровоточащую коросту, вокруг покрасневших глаз – синяки от постоянного недосыпания. Но голос его был тверд, а спина оставалась прямой.

– Чего надо?! – повторил он вопрос.

Глаза Ибрагима вспыхнули ненавистью.

– От имени султана последний раз предлагаю вам почетную сдачу. Твой командир оставил остров, оставляй же и ты крепость и сохрани жизни своих людей!

Лицо копта осталось бесстрастным, лишь глаза сузились.

– Не жалей моих воинов, осман. Думай о тех, чьи жизни вверены твоим заботам, – он поправил рукоятку сабли. – Мы же вверили свои судьбы Аллаху, и он один знает, сколько нам отмерено и когда подойдет наш срок.

Турок скривился:

– Глупец! Султан говорит с тобою моими устами. Ты – правоверный, а не погрязший в ереси кяфир! Не смей становиться на пути воинов Великой Порты, не смей противиться воле светлейшего! Сдай оружие, сдай форт, отвори ворота и жди милости! Твоя жизнь не стоит и пыли под моими ногами, не губи же душу!

Копт покачал головой:

– Когда ты жалеешь мою душу, осмотрись вокруг, осман! Тебя окружают такие же кяфиры, как те, которым служу я! Тебя они шлют в бой, они командуют тобой! Не кори меня, осман, не обманывайся! Все равно мы не уйдем! Я и мои нукеры клялись на Коране, а это важнее для нас, чем все остальное. Жизнь окончится рано или поздно, все умрут – и ты и я, осман! Но когда Всемилостивейший призовет меня пред свои очи, я хочу, чтобы на мне не было грязи клятвопреступления!

– Ты присягал султану!

– Султан сам лишил меня моей присяги! Он выгнал нас, а эмир французов принял и дал приют. Я дал зарок Франции, положа ладонь на Священную книгу, а правоверному не пристало разбрасываться словами.

– Ты клялся султану первому!

– Не я разорвал эту клятву!

Лицо Ибрагима налилось кровью. Он отвел глаза от невозмутимого копта и начал кричать в сторону стены, обращаясь к другим защитникам крепостицы:

– Вы, заблудшие ягнята! Не знаю, что вам плел ваш предводитель, но я обещаю каждому, кто сложит оружие, жизнь и дорогу домой, как только кончится война! А тем, кто пожелает, могу посодействовать вступлению в армию непобедимой Порты! Султану нужны смелые и верные воины!

Копт усмехнулся:

– Ты напрасно рвешь глотку, осман! Милости султана известны моим людям. По его прихоти мы, служившие ему верой и правдой, сейчас кладем животы за чужую страну. И не надо потчевать нас сказками! Иди отсюда! Мы или умрем, или сохраним эту крепость.

Кадзе взорвался проклятиями, но копт уже исчез из поля зрения.

Вместо него отвечали остальные защитники. На головы парламентеров посыпались угрозы и ругань. Следом полетели стрелы, втыкающиеся у самых ног офицеров.

Те поначалу пятились от все ближе ложившихся стрел, а после и вовсе припустили бегом. Убравшись на сотню шагов, парламентеры остановились отдышаться. Ибрагим Кадзе опять принялся крыть матом упрямых ослов, засевших в форте. Одинокий выстрел взрыл землю, заставив спесивого османа отпрыгнуть на пару шагов. Турок замолк, развернулся и медленным шагом прошествовал к своему отряду. Рядом плелись взмокшие от бега русские офицеры.

Емельянов, утирая пот замызганным платком, шептал на ухо Потемкину, волочившемуся следом:

– Добро, что в спину из луков не дали. На такие речи могли бы нас пострелять на раз-два. Они на смерть в крепости сели – тут не до политеса.

Подойдя к ставке, капитан саперов двинулся в сторону своих солдат. Ему предстояло самая важная часть в будущем штурме.

Потемкин, волоча разболевшуюся от бега ногу, доковылял до навеса, где его пересказ переговоров был с интересом выслушан остальными офицерами.

Полковник сквозь зубы выругался – терять людей ради такой никчемной цели ему не хотелось. Салтыков, раскуривший трубку, глубокомысленно изрек, так и не встав с кресла:

– Турецкий солдат – отличный солдат. Выносливый, храбрый, в походе неприхотливый и послушный. Им бы только командиров толковых, а не спесивых индюков, да правильному строю выучить – была бы сила… Да что там – силища была бы! А так – все больше друг друга изводят, на наши пушки стрелами отвечают, супротив картечи – в ятаганы идут. Потому и бьем мы их, а не они нас!

Он выпустил к дощатому потолку причудливый завиток дыма и умолк.

Офицеры переглянулись и приступили к обсуждению последних деталей плана штурма. Основной спор возник из-за вариантов использования саперов. Емельянов настаивал на том, чтобы его часть только обеспечила штурмующих связками хвороста для защиты от стрел. Турок настаивал на подрыве входных ворот и активном использовании бочонков с горючей смолой.