силе. Восхваляемая во всех мирах, я не ходили, а парила над землей. Цветы в моих волосах и на платье росли так буйно, что окутывали меня всю и волочились по земле; они расцветали и тут же сменялись новыми. Цветы устилали мой путь, расцветая у меня под ногами. На десятки шагов от меня веяло цветами, ягодами, солнечным ветром, пролитым через кудрявую листву берез. Утром на моих волосах искрилась роса, днем с них стекал солнечный свет, а поздним вечером – отражения звезд. Меня распирало от всех ощущений жизни, и если бы я не делилась этой силой, то лопнула бы. Каждую ночь у меня бывал кто-то из Одиновых волков или воронов. Думаю, Один об этом знал; не подавал вида, но то и дело посылал их с какими-нибудь утомительными и бессмысленными поручениями. Они тоже знали, что будут наказаны, но снова и снова я заставала кого-то из них то у дверей своих, то на окне. Они – альвы, мы с ними почти одной природы, и наша сила взаимно питает одна другую, помогая усваивать и запасать всю ту силу, что шлют нам с земных жертвенников, рассылать ее по миру, туда, где нужна мощь любви и роста.

Но не успели праздники закончиться… Ульв Черный только что ушел от меня – в облике волка, – как быстро вернулся и, подвывая, дергая за платье, потащил за собой.

Все асы толпились у распахнутых ворот, глядя наружу. Здесь уже были мои отец и брат – ошарашенные и встревоженные. Я подошла, выглянула из-за отцовского плеча… и вскрикнула, зажала себе рот.

На земле, сразу за воротами, лежала отрубленная голова. Суровые черты, плотно сомкнутые губы, резкие морщины на щеках, длинные седые волосы. Закрытые глаза. Я не сразу узнала Мимира. И вовсе не могла понять, что означает это появление…

Кто-то пробирался сквозь толпу. Мы посторонились, и к голове подошел Один. Оба ворона тревожно вились над ним. Потом сели ему на плечи и приникли клювами к ушам.

– Ваны убили Мимира, – заговорил он среди напряженной тишины, пересказывая услышанное от воронов. – Они прослышали… будто Фрейю отдали турсу в уплату за постройку стены… И в гневе, сочтя это нарушением договора, убили нашего заложника.

– А как же Хёнир? – с дрожью голосе спросила Фригг.

– Хёнир жив.

Все стали коситься на меня, как будто это я была виновата. А я похолодела. Ведь в те дни, пока все ждали, что стена будет закончена до начала лета, я однажды в сердцах предсказала… что с заложниками от асов в Ванахейме случится что-нибудь нехорошее. Этим предсказанием я создала судьбу Мимира? Или чье-то злое ухо меня подслушало, а злой язык донес до ванов ложную весть о моей гибели? Я не желала смерти Мимира, но вышло, что я так или иначе подтолкнула ее.

– Нам следует пойти и обсудить это дело. – Один взглянул на моего отца, но меня будто не замечал.

Мы все пошли в Чертог Радости. Асы долго спорили, считать ли это нарушением договора, но не могли отрицать, что заключением той глупой сделки дали ванам повод для гнева. И как теперь быть, если у них остался только один заложник от асов, а здесь нас по-прежнему трое? Многие хотели новой войны – Тюр, Тор с сыновьями, Улль, Видар, Хеймдалль и даже Браги. Но Один их не поддержал. Он сказал, что постарается исправить причиненное зло, найти способ сохранить мир. Как он собирается это сделать – никто не знал, но голову Мимира он забрал и унес к себе. Его послушались – как-никак, Мимир был его дедом, ему и решать, нужна ли месть за родича.

Сколько-то времени о нем было ничего не слышно. Мой отец объявил, что раз уж ваны убили заложника и наш договор в прежнем виде больше не существует, он не может более занимать верховный престол в Чертоге Радости. Мне и брату он говорил, что даже рад этому – ему хватало собственных дел, и править еще и Асгардом для него было слишком утомительно. Главный престол в Чертоге Радости оказался свободен, но асы пока не заговаривали о том, чтобы выбрать нового вождя – никто еще не знал, будет у нас мир, война или новый договор. Бранили Локи – рассказать ванам, будто меня отдали великанам, была шутка в его духе. Но Локи больше близ Асгарда не показывался – в последний раз мы его видели в облике кобылы, когда он увел за собой коня ётуна-строителя, – и никто не знал, где он теперь обретается.

Одина я встретила там, где не ждала – возле Источника. Я сидела меж корней Ясеня, глядя на игру серебристых струй и блеск мокрых камней. Ясень шумел над мной, как зеленая кровля, оберегая от жгучих лучей солнца. Вдруг мне показалось, что рядом кто-то есть. Я обернулась и вскрикнула. Даже не сразу его узнала – подумала, какой-то жуткий ётун пробрался. Он стоял возле ствола, с посохом в руке, и опирался на него всем весом. Черты его стали резкими, белые волосы отросли ниже локтей и висели сосульками. Но самое ужасное был шрам на груди – он кровоточил. По этому шраму я и поняла, кто передо мной, и ужаснулась еще раз – переменам в нем. Багровая густая кровь ползла по его груди, на живот, капала на землю, и трава дымилась под этим медленным жутким дождем. Эта кровь была не просто красной – из нее на лету испарялась тьма, черные искры срывались с капель и шипели на земле. От него веяло и жаром, и ознобом.

Встав на ноги, я ждала, пока он заговорит, и сама от страха сделалась белой и хрупкой, будто изморозь. Никогда раньше я не встречала его в этом месте. Его Ясень – Конь Ужаса, тот, на котором он обрел свои руны, – был совсем не то что мой Ясень, теплый и приветливый.

– Что тебе нужно? – прошептала я.

Глаза у него были совершенно белые и казались слепыми. Я не была уверена, слышит ли он меня.

– Я пришел… к тебе с просьбой… – донеслось до меня в ответ.

У него и голос изменился: звучал глухо, как из-под земли. Видя, что я не гоню его, он медленно подошел.

– Сядь, – пригласила я. – Что с тобой случилось?

Он положил посох на траву, и я увидела, что по его руке, по коже, бежит рисунок, состоящий из цепочки рун. То огненного цвета, то черные, то красные как кровь, то синие как тучи, они