– Я… добивался… чтобы голова Мимира заговорила со мной, – тихо ответил он.

Никогда я не ощущала с такой ясностью, до чего трудно ему даются его умения.

Я взглянула ему на спину – и на спине шрам тоже кровоточил. Я зачерпнула воды из Источника и вылила ему на спину, смывая кровь. Потом провела по шраму ладонью. Руку обожгло болью и холодом, и я затрясла ладонью, сбрасывая боль с пальцев, но я забрала ее, и он явственно вздохнул с облегчением. Тогда я велела ему лечь и смыла кровь с груди. Я пела над ним целящие заклинания, чувствуя, как боль постепенно уходит. Должно же быть во всех девяти мирах хотя бы одно место, где он будет свободен от боли! Именно здесь, где обретает жизнь все живое. Боль проходила через меня, унося часть моей силы, но я не смогла бы разговаривать с ним, пока он похож на немертвого. О́дин не может умереть. Но и жизнью его нынешнее состояние я не назвала бы. Хорошо, что уже началось лето, недавно прошли жертвенные пиры и во мне хватало силы.

Наконец я ощутила, что ему намного лучше. Кровь, перемешанная с тьмой, перестала сочиться из огромной раны, шрам закрылся. Лицо Одина посвежело и уже не выглядело таким изможденным. Волосы не казались седыми, они оставались белыми, но наполнились жизнью.

Но когда он открыл глаза, они по-прежнему были почти белыми.

– Благодарю тебя, – он медленно сел и посмотрел на свой шрам. – Мне пришлось нелегко… но все же я добился ответа.

– И что теперь нас ждет? – Я поджала ноги и обхватила колени.

Из моих волос поползли ростки водяных цветов, лилий, кувшинок. Они спускались с головы на плечи, потом на руки, одевали меня цветочным плащом. Он следил за ними, но не смотрел мне в лицо.

– Я с этим и пришел, чтобы рассказать тебе. Можно сохранить голову Мимира живой, если опустить ее в твой Источник. Вода Источника будет питать ее жизнью, и с ним даже можно будет разговаривать. Ты понимаешь, что это значит? – Наконец он взглянул на меня, но я в его глазах не увидела ничего. – Мимир будет жить в мире мертвых. Он сможет рассказать нам то, чего мы сами, пока мы живы, не узнаем. А когда узнаем, будет поздно.

Я содрогнулась и плотнее закуталась в цветы.

– Ты нашел способ уладить этот раздор?

– Это и есть способ… чтобы ты и твои родичи остались в Асгарде и между вами и нами продолжался мир. В Источнике Мимир будет продолжать жить, а значит, он не умрет, и его убийства как бы не было. Но доступ к нему будем иметь только мы, а значит, у ванов останется лишь один заложник, когда у нас их три. Асы будут довольны.

– Но мой отец больше не будет вождем?

– Он ведь сам этого не хочет. Ему больше нравится море, разве нет?

– И кто будет править Асгардом?

– Может быть, Мимир? – Он слегка двинул бровью, сил улыбнуться у него не было. – Мудрее его нам не найти вождя.

Я поколебалась. Источник Жизни только мой. Если я позволю Мимиру жить в нем, а Одину – разговаривать с ним, они оба все равно что поселялся в моих владениях. Мне не хотелось допускать их к себе – ни одного, ни второго. Но ваны убили заложника, когда мне на самом деле не было причинено никакого вреда. Нужно как-то исправить зло, дать асам выкуп, восстановить равновесие. Оживлять мертвых я не умею. Это умеет Один. Другого пути уладить дело я не знала.

– Хорошо, – сказала я. – Приноси голову.

– Хочешь мою собственную?

К моему изумлению, он опустил голову мне на колени, так что его лицо скрылось в цветах. Я ждала, что он встанет, но он все лежал и не двигался. Тогда я приподняла пару лилий – и обнаружила, что он спит. Возможно, в первый раз за очередную вечность.

* * *

После этого я долго не видела Одина, но замечала, что мои друзья-альвы выглядят озабоченными. На вопросы они отвечали уклончиво. Забеспокоившись, я прямо спросила, где их господин. Они не хотели отвечать, но было ясно, что дела у него не в порядке. И волки, и вороны слонялись по Асгарду по двое, а то и все четверо одновременно, не имея дела: Один не давал им поручений, даже не посылал смотреть, что творится в мире. Только когда я пригрозила, что ни один из них больше не войдет в мою дверь, Хравн Белый рассказал мне, в чем дело.

– Господин все время проводит возле Источника, где голова Мимира. Мимир отвечает ему, но поделиться знаниями согласен при одном условии, а этого условия господин не хочет принимать.

– Что это за условие?

– Он желает слишком большую плату.

– Какую?

Хравн Белый помялся, но я нахмурилась, и он выдавил:

– Мимир требует его глаз.

– Глаз?

– Да. Хочет забрать его. А господин не хочет отдавать глаз, потому что тогда он станет несовершенен…

– И лишится надежды занять престол владыки Асгарда! – догадалась я. – Так вот чего он хочет! Я давно подозревала! Так значит, он мучается выбором: знания или власть! Он хочет иметь все, а можно только что-то одно! И к чему он склоняется?

– Этого мы не знаем, – Хравн Белый вздохнул.

Я поверила: волки и вороны – Одиновы глаза и мысли, они знают почти все, что знает он, но не полностью все, а лгать мне они не станут. Должно быть, этот выбор еще не сделан, и ответ лежит в будущем.

Настала Середина Лета. В обитаемых мирах взвились высокие костры, люди, альвы, дверги пировали и веселились, танцевали вокруг шестов, увитых цветами. Меня носило из мира в мир, с одного жертвенника на другой. Я вступала то в один танцующий круг, то в другой, и на миг множеству глаз являлось прекраснейшее в мире зрелище – стройная женщина в платье из цветов, окруженная цветочным вихрем. Волосы мои были цвета солнечных лучей – днем светло-золотистые, вечером – огненные с багряными прядями. Один глаз у меня был зеленым, а другой – черным, ибо в эту ночь свершается великий перелом, и поле света засевается семенами тьмы.

Скользя над Средним Миром, я вдруг увидела на берегу какого-то озера, в стороне от толпы, одинокого мужчину – он сидел, прислонившись спиной к большому камню, и наблюдал за весельем, не участвуя в нем. Меня потянуло к нему, и я присела рядом. Он обернулся, и я узнала Тюра.

– Вот