– Н-не надо, – заикаясь, вымолвил Бер. – Чего вы хотите?

Сопоставив факты, Березенко решил, что Йошка не враг. Пора идти на откровенность.

– Чего хочу? – переспросил Йошка и прямо посмотрел в глаза Бера. – Хочу понять: по-прежнему ли вы наш человек?

– А если я сообщу о вас в гестапо?

– Значит, подпишете смертный приговор и себе. Ни мать, ни Родина вас не простят.

– В таком случае вы должны знать еще одного человека…

– Я знаю его.

Бер бросил вопросительный взгляд на Йошку:

– Как его зовут?

– Грач.

Наступило долгое молчание. Йошка достал из внутреннего кармана письмо – одно из нескольких. Его писала Марина Васильевна в Киеве. Кружным путем шло оно к адресату: от Грача к партизанам, затем самолетом в штаб партизанского движения, оттуда в разведуправление Красной армии, от Волкова к Павлу и Йошке… Пока Березенко читал, Йошка наблюдал за ним. Тот протирал запотевавшие стекла очков, отрывался от чтения, снова возвращался к письму, наконец проговорил:

– Здесь странная просьба: полностью доверять человеку со шрамом на левой руке. Это вы?

– С этим человеком я сведу вас позже. – Йошка посмотрел на часы. – Когда и где нам удобнее встретиться?

– Мне трудно было вырваться в Мюнхен. Сейчас я живу в Розенхейме, выполняю срочный заказ.

Йошка вскинул брови:

– Где в Розенхейме?

– В пансионе фрау Штефи.

– Кто вас поселил туда?

– Арбайтсфюрер Лютц.

– Он за вами следит?

– Это одна из его обязанностей. По-моему, он давно знаком с Францем Штефи – сыном хозяйки.

– Когда вы бываете дома?

– Я приезжаю поздно.

– Хорошо. О нашей следующей встрече я сообщу вам особо. Прошу ничему не удивляться!

Известие о том, что жилец из мансарды не кто иной, как Бер, заставило Павла задуматься. Получалось как в сказке, а это настораживало. Но когда он поразмыслил, то пришел к выводу – ничего страшного пока нет. Арбайтсфюрер, очевидно, знал Франца давно, потому и поместил к нему своего подопечного. Франц должен следить за жильцом. А то, что в лагере военнопленных встретился именно Артур Штефи и тот указал адрес своей матери, – это чистая случайность, какая может произойти в жизни.

Тем не менее Павел попросил Йошку подробней расспросить служанку о жильце из мансарды.

Франтишка повторила, что постоялец в прошлом году приезжал трижды и останавливался в пансионе на несколько дней, а с января живет безвыездно. Сопровождал его щеголеватый человек лет тридцати. Он потребовал поставить в отведенной жильцу комнате письменный стол и сейф, затем долго сидел у Франца. По утрам за жильцом приезжает какой-то офицер и привозит его обратно поздно вечером. Питается жилец отдельно, в столовую спускается очень редко, ни с кем из обитателей пансиона не общается.

– Как тебе приказали обращаться к нему?

– «Господин», и все…

– Тебе хочется домой? – спросил Йошка девушку.

– А тебе?

– Я военный человек, меня сочтут дезертиром и повесят на первом суку, если я об этом заикнусь.

– Но ведь война когда-то кончится!

– Если победят немцы, ты до старости останешься в служанках.

Девушка зябко передернула плечами.

– Я так много видела горя, что разучилась верить в добрых людей.

– Терпи, я думаю, ждать осталось недолго.

По наблюдениям Йошки, распорядок жизни Березенко был несложным. Все сходилось с рассказом Франтишки. Высокий капитан спортивного вида приезжал за ним по утрам на «опеле» и привозил обратно часам к одиннадцати вечера. В мансарде долго горел свет. Березенко или читал, или сидел над бумагами. В полночь ложился спать.

…Через неделю после приезда Йошка своим рискованным поступком едва не провалил успешно развивавшуюся операцию. То ли нашло затмение, то ли понадеялся на удачу, выпадавшую не так уж часто, но, с точки зрения здравого смысла, он сработал поспешно и неквалифицированно.

Когда утром к подъезду подкатил «опель» и в дом вошел капитан со сплющенным носом, Йошка находился неподалеку в кустах. Немец видеть его не мог. Из окон дома тоже никто не выглядывал. Из наборного складного ножа Йошка вытащил острое шило, прошел мимо «опеля», всадил шило в резину заднего и запасного колеса и быстро исчез во флигеле. Взяв бинокль, он стал наблюдать из окна за машиной у парадного.

Капитан и Бер спустились минут через десять. Немец уселся за руль, нажал на стартер. Но едва машина тронулась, как спустило заднее колесо. Выругавшись, офицер вылез из кабины, открыл багажник, достал ключи и домкрат. Снял старое колесо, заменил запасным, но и это тут же спустило. В раздражении немец пнул сапогом по скату. Йошка отложил бинокль и направился по дорожке к «опелю». Он шел неторопливо, будто прогуливался. Капитан рассмотрел на рукаве ефрейторский угольник, крикнул:

– Эй, ефрейтор!

Йошка прибавил ходу.

– Откуда ты взялся?

– Что вы сказали?

– Ты глухой, что ли?

– После контузии, господин капитан. – Краем глаза Йошка заметил в машине вытянувшееся лицо Бера.

– Как ты сюда попал? – прокричал капитан.

– Живу во флигеле вместе с хозяином.

– Кто такой?

– Майор вермахта в отставке Пауль Виц. Сейчас представитель фирмы «Демаг» в России, прибыл на отдых. Фрау Штефи сама предложила нам флигель, поскольку господин Виц друг ее сына Артура.

Айнбиндер – а это был именно он – наморщил лоб, обдумывая сказанное.

– Ты, вижу, дельный парень. – Он наконец сообразил, кому поручить грязную работу. – Разбираешься в машинах?

– Как в самом себе. На фронте был шофером, а водить «татры» и «бюссинги» по русским дорогам – это надо уметь.

– Найдется ли у тебя время починить колесо?

– Хозяина нет, я свободен. – Йошка подошел к заднему колесу, осевшему на обод, присвистнул: – Придется повозиться…

– Ладно. Принимайся за работу!

Йошка быстро приподнял домкратом задок «опеля», проворно снял колесо, извлек камеру, нашел прокол:

– Вы напоролись на гвоздь, господин капитан!

– Работай и не болтай!

Йошка заготовил заплату, зачистил резину. В аптечке нашел кусок сырого каучука и с помощью того же домкрата и небольшой паяльной лампы, входившей в комплект запчастей любой немецкой машины, заделал прокол. Оставалось вставить камеру в покрышку, накачать и водворить колесо на место. Тут до него донеслись слова капитана, сказанные по-русски: