лестнице, перешагивая через несколько ступенек. Напоследок я ей крикнула, чтобы она обула мои кроссовки, которые стояли у входа, и бежала как можно быстрее, чтобы найти своих родителей, потому что она никогда не должна сомневаться в том, что они ее ждут.

А потом я завыла, бабушка.

Надрывая голосовые связки. Я так сильно стучала по цементному полу, что разбила пальцы в кровь. Я упрекала себя в малодушии, в том, что потеряла надежду и невольно превратилась в палача, которого я сама когда-то проклинала. Как я могла хоть на секунду поверить ему? Как я могла считать это преступление чем-то нормальным, заглушая свою человечность, чтобы спрятаться за бесчувственностью и отстраненностью? Я не только стала причиной убийства всех этих детей, я также медленно, все эти годы, убивала девочку, которой когда-то была. Ту, которая улыбалась торговцам, которая мечтала, чтобы Поль взял ее за руку и поцеловал, которая надеялась, что мать начнет воспринимать ее как естественное продолжение самой себя, а не как ребенка, родившегося от недостойного отца.

Я стояла на коленях, прижавшись лбом к зернистому цементу. Я могла бы покончить с этим прямо сейчас, при помощи ножа, который мне теперь был доступен. Перерезать вены, глубже вскрыть шрамы, оставленные браслетом в то время, когда мое детство еще не совсем ушло, когда я дергала за эту цепь, раздирая себе кожу. Но я только с яростью терла мои бывшие раны об пол, чтобы ощутить хоть что-то, боль, конечно, но также и видимость жизни.

Поскольку я знала, что умерла в тот день, когда согласилась делить свою жизнь с этим мужчиной. Все это ощущение безопасности, тошнотворного счастья было ничем иным, как тюрьмой, гораздо более опасным и безвозвратным местом, чем этот погреб, казавшийся мне теперь убежищем от незаметной демонизации моей души, вызванной обольстительными словами фермера.

«Родимый, лесной царь со мной говорит:

Он золото, перлы и радость сулит».

Затем я услышала за спиной легкий шум и обернулась. Они почти все были здесь. Привлеченные разыгравшейся драмой и запахом крови. Они подошли ко мне и потерлись об ноги.

Коты. Его дети. Его трофеи.

Я поднялась наверх. Мне нужно было сделать еще кое-что, прежде чем исчезнуть на острове навсегда. Пытаясь унять свою дрожь, я рылась в ящиках в поисках «блага Вселенной». «Скоро, совсем скоро, я буду с тобой, бабушка, я уже представляю, как «Лазарус» входит в порт, я чувствую легкое покачивание, когда поднимаюсь на палубу…»

Я вдохнула морской воздух, в то время как Поль стоял рядом со мной и показывал мне остров, вырисовывающийся на горизонте.

Я наполнила миски, спустившись на причал и собираясь идти в гостиницу.

Я добавила снотворного, когда рассматривала снимки бывшего лагеря, висевшие на стене.

Я вернулась в погреб и смотрела, как коты едят в последний раз, а где-то невидимая рука бросила монетку в музыкальный автомат.

Они уснули быстро, даже шум воды, набирающейся в ванной, не нарушил их сон.

Тогда я взяла их, его детей, одного за другим, и опустила на несколько минут в воду, а потом смотрела, как их тела плавают компактной безжизненной массой.

«Остров. Забыть все остальное. Спрятаться там. Мне там будет хорошо. Использовать волшебную силу детства. Снова стать ребенком…»

Говори со мной о любви,

Ну скажи мне ласковое слово…

Когда я вновь открыла глаза, я заметила одного кота наверху лестницы. Он осторожно осматривал погреб, не решаясь спуститься ниже, видимо, почуяв смерть своих собратьев. Я решила его пощадить, этого десятого кота. Я не стала звать его к себе, я дала ему шанс, отпугнув его громким криком. Я подумала о Мелани. Удастся ли ей найти дорогу через поля и добраться до какого-нибудь жилья? Не заблудится ли она в ночном тумане? Сможет ли выбраться из владений Лесного царя?

Кот развернулся и бросился прочь из дома. Его силуэт замер в последний раз в высокой траве, за подвальным окошком, и бросив прощальный взгляд через стекло, он окончательно скрылся из виду.

Час спустя во дворе остановилась машина. Я услышала, как он меня зовет, сначала спокойным голосом, потом с нотками тревоги. Он появился наверху лестницы. Его лицо было бледным. Я улыбнулась ему бесцветной улыбкой, такой же серой, как стена позади меня, которую совсем недавно Мелани раскрасила счастьем. Он сразу все понял и подбежал ко мне, чтобы наотмашь дать пощечину. Он вытащил котов из воды, надеясь их спасти.

Но было слишком поздно, катер пошел ко дну, и его дети утонули.

Я даже не помню, как схватила камень за ванной. Он повернулся ко мне спиной, и этого было достаточно. Я ударила в первый раз. Кровь брызнула и растеклась по его волосам. Он посмотрел на меня с недоумением в глубине глаз. Я не дала ему времени опомниться и с силой опустила камень на верхнюю часть его лба. Один раз, второй раз. Я продолжала бить, он рухнул на пол. Я не могла остановиться. Его череп трещал при каждом ударе, заливая своим содержимым мою одежду, лицо, цемент. Потом я долго сидела рядом с ним.

А затем я отправилась на остров, чтобы найти тебя, бабушка.

18

Комиссар с трудом поспевал за Дамьеном. Тот бежал по направлению к полю, не отвечая на его вопросы. Он увидел, как инспектор распахнул ворота, ведущие на пастбище, и продолжил свой бег в сторону пруда.

Достигнув берега, полицейский принялся снимать с себя ботинки и пиджак.

– Твою мать, Дамьен, какого черта ты делаешь?

– Они там! – крикнул тот, показывая на темную воду. – Он их утопил!

– Как… как это? Ты же не собираешься…

Но было слишком поздно. Дамьен уже нырнул и скрылся под водой.

Все