Моряки были очень рады нам и проявили исключительное гостеприимство. Нам устроили настоящее празднество, накормили, как нам показалось, самой чудесной едой на свете — колбасой с бобами, консервированными персиками и какао. Ночь мы провели в гамаках, устроенных для нас командой, что было еще одним новым впечатлением. На следующее утро мы с большой помпой прибыли в город.

Дома нас встретили известием, что противный Вахонин наконец убрался из сторожки. Терпели его проделки долго, но в конечном итоге предложили освободить помещение. Большевистской власти — его покровительницы, больше не было, поэтому, согласно поговорке, праздник пришел и на нашу улицу. Ириша жила в нашей семье много лет, это была славная женщина, мы все ее любили, но, поскольку она была женой Вахонина, ей, конечно, тоже пришлось уйти. Больше мы никогда их не видели.

Несколько дней спустя в сторожке поселилась другая семья. Это были беженцы с юга России. Отец семейства был управляющим в имении какой-то графини, которая после революции уехала во Францию. Имение было разграблено. Управляющий, поняв, что не только лишился работы, но и жизнь его под угрозой, решил уехать на север. Таких, как он, было много. Город был переполнен беженцами. Многие жили на чердаках или семьей занимали одну комнатенку, испытывая невероятные трудности.

Друг Юры Митя Данилов пришел к нам с визитом. Он отправлялся воевать против большевиков. Мундир британского офицера, какие выдавали добровольцам, хорошо сидел на его могучих плечах. Несколько дней спустя Юра тоже записался добровольцем и пришел домой в такой же форме, перепоясанный ремнем «Сэм Браун» с портупеей. Большинство юношей, закончивших учебу, вступали в белую армию. Они были молоды, полны надежд на будущее, многие планировали, как наш Юра, поступить в университет в Петрограде или Москве. Теперь эти планы отодвинулись ради общей цели — покончить с большевиками, угрожавшими захватить не только Россию, но и весь мир.

К концу лета поползли слухи, что наши союзники не совсем едины в своих намерениях. Происходили бунты, солдаты покидали позиции, убивали британских и русских офицеров. В местных казармах, после того как солдаты отказались подчиниться приказу об отправке на фронт, тринадцать зачинщиков беспорядков были арестованы. Генерал Айронсайд подписал им смертный приговор.

К этим тревожным слухам добавилась наша семейная беда. Я уже давно заметила, что мама (с превеликим трудом!) читает папе газеты, и решила, что она практикуется в русском языке, пока не увидела, что и Сережа, и другие делают то же самое. Я вспомнила, как папа просил меня подбирать оттенки меха для маминого палантина, что для такого специалиста как он, конечно же, очень странно. Папе явно необходимы были очки.

Однажды дедушка появился с господином, который, как я узнала позже, был глазным специалистом. Оба они и мама с бабушкой пошли в комнату папы, а я, волнуясь, слонялась по залу.

Когда вышла бабушка и, обняв меня, сказала, что папа теряет зрение, я не заплакала. Я просто не могла осознать всей глубины несчастья. Папа, уже лишенный возможности передвигаться, теперь приговорен лежать во тьме, никогда больше не увидит солнца, лица друзей, своих детей — это было выше моего разумения.

Осознание трагедии пришло позже. Боль пронзала меня всякий раз, когда я видела его глаза, голубые и совершенно ясные, но глядящие мимо меня, или когда его тонкая рука искала какую-нибудь вещицу на столике у кровати. Было лишь небольшое утешение — папа никогда не оставался один. Он всегда был окружен любящими и верными друзьями. Возможно, он сам давал людям какую-то внутреннюю силу, оставаясь веселым, всегда готовым пошутить, посмеяться, а иногда просто напевая свои любимые мелодии.

Отцу было 38, мне 13, когда он потерял зрение. С того времени у меня сформировалась своя философия. Не понимая, почему всемогущий и всех любящий Господь позволил такому случиться, я пришла к заключению, что Он может быть и таким, и другим. С тех пор у меня не было повода менять свою точку зрения.

К нам продолжали приходить в гости наши британские и американские друзья. Они часто собирались вокруг рояля, когда мама играла популярные военные песни. А иногда к нам присоединялись Фрэнк и Марга, тогда начинались танцы. Сад с беседками, тенистыми дорожками, романтическими уголками, запахом увядающих цветов тоже был притягательным местом. И над всем этим витало какое-то грустное предчувствие. Мы все знали, что когда-нибудь союзнические войска вернутся к себе на родину. Что будет тогда? Обсужать это избегали. Гражданская война шла второй год, а каких-то признаков поражения большевиков не было.

Лишь Марга была полна счастливого оптимизма. Она собирала вещи и упаковывала их в сундук, принесенный с чердака. Марга, точно белка, любила собирать разные мелочи, особенно вещи, имевшие отношение к нашим предкам. Она дружила с двумя пожилыми дамами, последними из ван Бриненов. После визитов к ним она никогда не приходила с пустыми руками: приносила то старый веер из слоновой кости, то миниатюру, табакерку или драгоценную вещицу из фарфора. Марга очень дорожила ими. Ее ценнейшим приобретением был поясной женский портрет, написанный голландским мастером в конце семнадцатого века. На портрете была изображена представительница наших предков — тонкое лицо, обрамленное темными локонами по моде того времени, обнаженные плечи выступают из кружев и алого бархата. Портрет висел в спальне, которую Марга делила со мной, а теперь он был тщательно упакован и готов отправиться в чудный Новый Свет — Америку.

Некоторые члены семьи были против этого, особенно Сережа, который говорил, что совсем неважно, кому будет принадлежать портрет, лишь бы он не покидал Архангельска. Марга, однако, имела на это свою точку зрения и не уставала повторять, что портрет принадлежит только ей. Планы у нее были четкие: когда она получит письмо от Фрэнка после его возвращения домой, она отправится в Британию, а оттуда пересечет океан. На словах все было просто, но представлялось не очень реальным.

То, о чем долго ходили слухи и чего так боялись, случилось. Наши союзники покидали нас. Один за другим друзья приходили прощаться. Моряки, словно счастливые школьники на каникулы, уходили первыми. Прошел почти год, как закончилась война с Германией. На Западе давно мир, а тут они должны сражаться на чужой земле, где кругом болота, страдать летом от жары и комаров, зимой — от жестоких морозов. Британия выполнила свой долг. Из трех основных союзников именно Британия имела на Севере самый большой контингент и несла самые большие потери.

Однажды ранним утром цепочка кораблей, полускрытых туманом, медленно прокралась мимо нашего дома и исчезла за Соломбалой, направляясь в море. Год назад эти корабли встречали с великой радостью, а теперь они уходили. Мы молча наблюдали за ними из окна гостиной. Сережа горько заметил: «Зачем они вообще приходили? Мы дорого заплатим за это».

Союзническая интервенция закончилась. Рухнули надежды на помощь и новые поставки. Решение об эвакуации всех британских, а за ними и других войск держалось в секрете, и уход необходимо было провести скрытно, не привлекая внимание белых.

Конечно, всем известна причина интервенции. Большевиков необходимо было разбить, чтобы Россия могла продолжить войну с Германией, тем самым спасти Западный фронт, находившийся под серьезной угрозой. Другая причина появления союзников на Русском Севере — предотвращение нападения Германии на Россию через территорию Финляндии и установления ею контроля над морем. Теперь, когда Германия побеждена, интервенцию оправдывали те люди, которые искренне верили, что союзники не захотят видеть коммунистический режим в России. В действительности союзникам не было дела, какое правительство придет к власти в России.