Разумеется, Ирод не должен переживать из-за таких пустяков. Праздник кущи происходит всего-то раз в году, и этот день следует полностью отдать во власть первосвященника. Пусть славят, благословляют, любуются, да хоть с кашей пусть съедят красавчика, если им так больше нравится. Радуйся Аристобульчик – твое царство одна седмица. Дальше время Ирода, брысь под пол. Сиди и не гавкай вместе со своей распрекрасной мамочкой. Впрочем, это я оговорился, кущи проходят раз в год семь дней, но есть и другие праздники, большие праздники по которым Аристобул обязан облачаться в одежды первосвященника. Но остальное время… все остальное время принадлежит светской власти, сиречь Ироду.

Вот, с чем должен был смириться и безоговорочно принять царь, ан нет. Мне достаточно было одного взгляда, чтобы понять, терпению царя пришел конец, еще совсем немного, и он собственноручно раздавит мальчишку вместе с его несговорчивой матерью.

По окончании богослужения, Ирод – сама любезность и услужливость, тепло приветствовал юного первосвященника, пригласив его провести первый день праздничной седмицы в устроенных в Александриуме шатрах. При этом, Ирод то старался приобнять, казалось, смущенную прилюдными ласками жену, то сказать что-то лесное теще. Разрумяненный после службы Аристобул был уже переодет в светское, немного смущаясь царя, к нему уже пробирались сквозь толпу вездесущие дружки.

Слуги вынесли несколько подносов с узорчатыми чашами, и Ирод собственноручно подал самую красивую из них Аристобулу, величая его лучшим другом и братом.

«Неужели отравит?» – пронеслось у меня в голове, уж слишком не вязалась эта подчеркнуто веселая манера общения царя с лютой злобой, которую я прочел на его лице во время богослужения.

Заметив, что кто-то из друзей Аристобула уставился на царский кнутик с рукояткой в виде головы грифа, который Ирод носил за поясом, царь тот час извлек любимую игрушку и подарил ее, весело смеясь, и требуя, чтобы одаренный пил вдвое больше остальных. Другой приятель Аристобула получил в подарок кинжал, ножны которого были усыпаны драгоценностями, кроме того, каждый из выпивавших в тот день с царем, унес кубок, из которого пил. Так что день начался подарками и весельем.

– Посоревнуемся наперегонки? – Подначивал юнцов Ирод, нарочно подпрыгивая и срывая плоды с ветки сливы, рядом с которой царя и его приближенных одолела жажда.

– Ты смел и находчив, великий царь! Уверен, что я не сумел бы выказать такой ловкости, – скромно заметил Аристобул, раздевая взглядом служанку, принесшую фрукты.

– Жаль, ты не знал меня в молодости! – Ирод присвистнул, хотя и сейчас я пожалуй еще смог бы обогнать тебя в соревновании наездников! Спорим, обгоню? Ну хотя бы на этот золотой пояс? – Царь снова засмеялся, закидывая голову, – или на эту красотку, – он покосился на заметившую внимание первосвященника и царя девицу. – Клянусь тебе, что эту кобылку прислали мне всего неделю назад, и я не объезжал ее. – Он томно заглянул в глаза Аристобула, – никто еще не объезжал, ни с какой стороны, так как?

И не дожидаясь ответа, побежал вперед, туда, где у ворот слуги уже держали коней. И… новая странность. Аристобулу слуга подвел чудесную белую кобылицу с золотой сбруей.

– Подарок! – В бою или на состязаниях – огонь, но смирна, ибо укрощена лично мной! Так что, обгонишь меня или побоишься?

Черный конь – по кличке Ворон, под Иродом нетерпеливо переступал ногами с выкрашенными в золотой цвет копытами.

Мгновение и сразу же несколько коней сорвались с места, взметая дорожную пыль.

Я не поспешил за Иродом, предпочитая чинно сопровождать его гостей и членов семьи, не пожелавших принять участие в веселой скачке. Стараясь быть одинаково вежливым со всеми, я, тем не менее, не спешил обменяться хотя бы парой слов с Саломеей, так как рассчитывал встретиться с ней позже и без свидетелей.

Мы добрались до Александриума, когда разгоряченные скачкой мальчишки во главе с царем уже возлежали за столами на специальных подушках и покрывалах, любуясь танцами грациозных темнокожих прелестниц. Впрочем, «цапелькам» оставалось недолго плясать, услаждая обращенные на них пламенные взоры, еще немного, чуть-чуть терпеть, когда приличные женщины благополучно уйдут на свою половину и тогда… как мягки постели из трав и цветочных лепестков в шатрах, как ароматны и прекрасны ложа кратковременной страсти. О, нежные, не ведавшие ничего кроме танца и любви красотки, вы слишком устали кружиться в хороводах. Отдохните же в тиши и покое, станцуйте другой танец, не стоя, но лежа. Скача, точно древние воительницы амазонки во весь опор, дабы упасть сраженные страстями. Ваши победы ни что иное, как ваши же поражения, так танцуйте милые, танцуйте, пробуждая древние силы… Наш первосвященник уже влил изрядную долю медового вина в лилейный ротик красавицы рабыни, приобретенной специально для него царем, и теперь, исчез куда-то. Возможно, устал и пошел прилечь в укромное местечко. А где же рабыня? должно быть, пошла с ним, чтобы служить главному священнику царства со всем пылом своей юной страсти. Дело-то молодое. Ах, кобылка… необъезженная-то кобылка… эх!

В отсутствие Аристобула его друзья и потакающий им в этот день во всем Ирод начали новую игру – прыжки через натянутую гирлянду цветов, из-за чего два шатра рухнули, и слугам спешно пришлось восстанавливать их. Правда, злые языки поговаривали, будто разрушили шатры отнюдь не легкомысленные прыжки, а действия совершенно иного рода, в самих же шатрах.

Все много пили и много ели. Несколько раз Ирод отправлялся на женскую половину, дабы перемолвиться с матерью или Саломеей, одарить похвалой или неожиданным подарком жену.

В Иудее не принято обнажать тело, поэтому люди не одобряют спортивные соревнования. Возможно, им не нравится потеть, будучи одетым в тунику и подпоясанный ефод, с платками на голове. Сам Ирод, насколько я успел его узнать, любил соревнования, хотя тоже не спешил обнажаться при своих людях. Мне же особенно по началу, эта показная иудейская скрытность мешала, так как еще в школе, я привык много двигаться, и обычно мы делали это как эллины – обнаженными. Впрочем, тут уж пришлось привыкнуть. В противном случае, боюсь что местные ханжи внушили бы Антипатру, будто бы я скверно влияю на его отпрыска.

Решив, что ничего интересного сегодня уже не произойдет ни с Аристобулом, ни с прочими гостями, я отправился на прогулку, намереваясь хотя бы издали поглядеть на Саломею, и ребенка, моего ребенка, которого она привезла с собой. Давненько же я не наведывался к ним, дабы не навлекать подозрений Иосифа. Маленький Антипатр, названный в честь своего деда – выдающегося из людей. Как и во многих родовитых семьях фантазия родителей не блистала, выдавая одни и те же семейные имена, так что в самом скором времени, можно было рассчитывать, что, когда Ирод призовет ко двору своего первенца, на имя Антипатр вместе с ним будут отзываться в лучшем случае двое. Почему в лучшем? Как раз из-за неразвитой фантазии остальных членов семьи, которые спят и видят, как в один из дней обзаведутся собственными Антипатриками.

Когда я оказался возле дворца, с балкона кто-то махнул мне белым платком. Видение было настолько стремительным, что я не успел разглядеть ни лица, ни фигуры неведомого сигнальщика, но был уверен, что это она. Хорошее, если разобраться место. В то время, как все отмечают праздник кущей в саду, мы уединились в одном из покоев дворца, поставив верную служанку Лию возле дверей, и готовые скрыться по первому сигналу к отступлению – я через балкон по оплетшему стену дикому винограду в сад, моя ненаглядная через черный ход в кухню и затем на женскую половину. Во дворце Ирода я знал каждый закуток, и мог особо не беспокоиться. Привыкший не кому не доверять, Ирод строил все помещения таким образом, чтобы из каждого было как минимум два выхода. Возможно, он опасался, что в один из дней Хасмонеи все-таки подымут восстание, справиться с которым не получится, а останется только отступать за стены, выдерживая долгие месяцы осады, и тогда он не хотел оказаться загнанным в угол подобно крысе.